Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища

И страшно же мне было, скажу я вам, шагать в полном одиночестве среди вересковой пустоши. Темно было хоть глаз выколи, попадались на дороге такие места, где мои шаги отзывались эхом, и я решал, что не иначе как мистер Арчер передумал и пустился вдогонку или другая какая-нибудь напасть, не лучше, — если только такое возможно; много раз я оборачивался, ожидая, что увижу за спиной Арчера или того, другого; ведь когда мистер Арчер пристрелил Гласкока, я будто тронулся и потом долго еще трясся с головы до ног.

Ну вот, видите, Гласкок мертв и не заговорит, мистер Боклер тоже, и доктор Стерк все равно что покойник, а он, думаю, что-то знал… припомнил. В ночь, когда мистер Боклер лишился жизни, доктор Стерк лежал в соседней комнате — вроде туалетной при спальне, — и дверь была открыта, но он хворал после падения, рука в лубках; он принял опиум и мало что сознавал, и не мог ничего показать на суде, но, наверное, позже он припомнил что-то относящееся к делу. — Мистер Айронз повернулся, подошел вплотную к Мервину и очень тихо сказал: — И, думаю, Чарлз Арчер его убил.

— Так, значит, Чарлз Арчер в последние несколько месяцев появлялся в Дублине, а возможно, и в Чейплизоде? — воскликнул Мервин, изнывая от волнения.

— Я этого не говорил, — отозвался Айронз. — Я сказал вам правду… чистую правду… но не гоняться же за тенью… кто поверит моему рассказу?.. С тех пор столько воды утекло. Допустим, я выложу все начистоту и сведу вас с ним лицом к лицу, но кто поверит? А мне после этого не жить — так ли, иначе ли — и не угадаешь, как именно, — но я умру, не пройдет и года, и ничто на свете меня не спасет.

— Быть может… быть может, это Чарлз Наттер, ведь и мистер Дейнджерфилд что-то знает о нем, — вскричал Мервин.

Айронз не ответил, несколько секунд он молча сидел у очага воплощением апатии.

— Если вы меня упомянете или передадите кому-нибудь хоть слово, я не заговорю больше никогда, — медленно произнес он и вяло выругался; мертвенно-бледное лицо его, на котором выделялся синий подбородок, блестело, улыбка была мрачна, веки прикрыты. — Имейте в виду, сэр: возможно, мистер Дейнджерфилд кое-что подозревает, ума и догадливости у него довольно, и он был добр к доктору Стерку и его семейству. Вы ведь знаете, мистер Дейнджерфилд хороший человек и, говорят, всех видит насквозь, и если возьмется что-нибудь раскапывать, то наверняка докопается. Ну, я собрался в путь, и будь что будет. Когда Чарлз Арчер, где бы он ни был, узнает, что я сбежал, ему это придется не по вкусу — он чует опасность за милю, сэр. Оставаться мне нельзя: он меня заберет в кулак со всеми потрохами. Настал час пуститься в бега; так или иначе, здесь меня тоже ничего хорошего не ждет. Будь проклят день, когда я впервые его увидел; лучше бы мне, наверное, пойти на риск, и я уже было решился, но не хватает духу — вот в чем дело. Не справиться с собой, и все тут.

Недолгое время Мервин мучительно колебался. Мне, разумеется, не понять до конца его чувств, ибо — слава Богу! — в подобном положении я никогда не бывал. Но, зная, сколь многое в жизни Мервина зависело теперь от Айронза, я не удивляюсь, что несколько секунд Мервин созерцал жавшуюся к камину долговязую зловещую фигуру своего гостя и раздумывал, не лучше ли будет задержать его и обвинить (на основании его собственного признания) в пособничестве убийце Боклера. Упустив свидетеля, он терял единственную возможность отомстить врагам, вернуть себе состояние и в будущем обрести счастье; мысль эта была поистине невыносима, и мы должны извинить Мервина, если он ненадолго забыл и о своем обещании, и о благоразумии, и о необходимости сохранять терпение.

Но здравый смысл, придя на помощь чести, одолел вскоре это искушение. Ибо Мервин был убежден, что уговорить Айронза признаться — можно, а заставить — нельзя и что если восстановить его против себя, то со всеми надеждами придется распрощаться.

— Мне пора, — спокойно и кротко произнес Айронз. — Хорошо, что буря не улеглась, — добавил он в усталой задумчивости, со странной страдальческой улыбкой. — В темноте, сквозь бурю — повсюду мне видится его лицо, будь он неладен! Не пойму, как он забрал надо мной такую власть. — И Айронз с жалобным стоном снова пожелал Чарлзу Арчеру провалиться в преисподнюю. — Если я спасусь, то только благодаря этой бурной ночи. — И он направился к выходу.

— Не забывайте, бога ради, не забывайте, — отчаянно взмолился Мервин, со свечой провожая Айронза по коридору к задней двери.

Айронз не отозвался; он шагал впереди не оборачиваясь и только предостерегающе поднял руку.

И вот Айронз шагнул через порог в ночную темень и ревущее ненастье, одинокий, как злой дух, скитающийся в заброшенных местах, а Мервин задвинул засовы, вернулся в кедровую гостиную и долго оставался там; он был глубоко взволнован, чему не приходится удивляться.

Наутро ветер немного утих, но не совсем улегся, и небо все еще хмурилось; после завтрака, к ужасу несчастной миссис Макнамары, которая после ухода мисс Мэг и майора сидела у окна в одиночестве, к ее дому подкатил наемный экипаж. На ступеньках у открытых дверей стояла служанка и торговалась со злобной особой, которая держала решето с рыбой.

Джентльмен с широким нездоровым лицом и с нашлепкой на глазу высунул из окошка экипажа свою не радующую взгляд голову в черном парике и треуголке и велел кучеру открыть дверцу.

Потом незнакомец, довольно неряшливый на вид, в нечищеном сюртуке, вышел, держа в руках маленький, очень грязный саквояж из темно-красной с золотом кожи, и несколько церемонно помог покинуть экипаж своей спутнице. Дама, поставив на землю длинную, обтянутую черным шелковым чулком ногу, окинула передние окна дома пристальным недобрым взглядом из-под бархатного капюшона; это была не кто иная, как миссис Мэри Мэтчуелл.

От этого зрелища несчастная миссис Макнамара ощутила, как сердце ее, затрепетав, подпрыгнуло, а потом ухнуло в пятки. Неопрятный отталкивающий джентльмен, размахивая красным саквояжем, лениво прохаживался туда-сюда — пользовался случаем размять ноги, подставить свое широкое мертвенно-бледное лицо ветерку и втянуть ноздрями свежий деревенский воздух.

Тем временем миссис Мэтчуелл двинулась к крыльцу, где на ходу бросила несколько слов служанке, которая потемнела лицом и отшатнулась, словно встретилась с привидением; миссис Мэтчуелл подобрала свои шелестящие шелка и несколькими широкими шагами преодолела узкую лестницу. Вскоре гостья — желтолицая, в зловещем траурном наряде — предстала перед несчастной хозяйкой дома.