Юлия Аксенова - Проклятие тангеры

Пока Ксения пересекала весь огромный танцзал – по прямой, потому что осталось уже совсем мало танцующих пар, – Костя так и не сдвинулся с места. Но вблизи оказалось, что он тепло улыбается.

– Ну как? Выполнила свою миссию?

– Нет, – отвечала она измученно.

– Вы же танцевали! – удивился Костя.

– С чего ты взял? Мы не танцевали.

– Я видел!..

– А! Те три шага?

– Ты держала руки на его плечах, и вы кружились в такт музыке…

– Увы, Костенька, это не танец. Тангера из меня никакая. И все остальное не вышло.

«И ты оттолкнешь меня так же, как он, если на твоем пути встанет женщина хоть чуть-чуть привлекательнее фонарного столба, потому что я абсолютно несостоятельна!»

Ксения обхватила своего – пока еще своего! – мужчину руками вокруг пояса и ткнулась лицом ему в грудь.

– А по-моему, ты очень красиво танцуешь!

Костя обнял ее и гладил по спине.

– Спасибо, друг. Но… я и все остальное делаю неважно. Ты знаешь об этом лучше других. – В порыве самобичевания она решилась быть откровенной. – Ни естественности, ни свободы, ни…

На улице раздался крик. Смолк. Ксения обернулась. Огромная дверь цеха отворилась настежь. Высокая женщина в песцовой шубке – кажется, Лера – держала ее. Незнакомый мужчина – может быть, охранник – еле-еле нес тяжелое.

Знакомая светлая рубашка в продольную полоску, неизменные джинсы, черные танцевальные туфли. Большое тело обвисло в чужих руках абсолютно безжизненно. Видевшие бросились навстречу. Неспавшие наскоро сориентировались и помчались вслед. От тихой суматохи начали просыпаться столики, и только кожаные диваны вдали продолжали хранить мирную дрему утомленных партнерш. Из-за побежавшей толпы Ксения перестала видеть Виталия. Но лишь на миг. Оказывается, она уже неслась вперед и спустя несколько мгновений сумела пробиться в эпицентр событий.

Знакомая большая рука с аккуратными, «офисными» ладонями и чувствительными пальцами, которая так часто с нежной уверенностью ложилась ей на талию, была теплой. Как в те моменты, когда занятие в парах только начиналось, а Ксения влетала последняя, как всегда пропустив разминку, и Виталик укоризненно говорил ей: «Что ты опаздываешь? Ну что ты опаздываешь?! Тут ждешь, нервничаешь!» И брал ее в дозволенные танцевальной культурой близкие объятия. В такой момент руки его бывали просто теплыми, а в процессе отработки сложных движений становились горячими. Сейчас внутри большой руки пальцы Ксении не прощупывали пульса, и мускулистое предплечье медленно стыло в ее ладони.

Таня Непорожнева сегодня, как назло, уехала до полуночи. И больше – ни одного врача.

Ксения расстегнула рубашку, прильнула ухом к теплой груди. Тишина. Как дико, как нелепо! Не может быть мертв человек, если у него теплое тело! Если он двигался и говорил пять минут назад…

Кто-то громко диктовал по мобильнику адрес завода. Не единожды диктовал: милиция, скорая, кого там еще положено вызвать?

Ксения поправила падающую, свесившуюся до пола руку. Низко наклонилась. Поцеловала внутреннюю сторону ладони, пальцы. Никто не трогал ее, не мешал. Все равно никто не представлял, что делать. Она прошептала тихо-тихо:

– Виталик, милый, хороший! Потанцуй со мной еще раз. Еще один разочек, ну пожалуйста!

Внезапно одна идея вдохновила ее. Она погладила густой плюшевый ворс коротко стриженных волос на макушке мужчины. Поцеловала его лоб, потом губы. У Виталия были мягкие, щекотные усы, которые никогда не кололись. Он целовал подругу в губы при встрече и на прощание. Так принято, так все целовались, даже женщины. А еще – только Ксению – покидая танцпол: в благодарность за совместное занятие, за танец… Хотелось, чтобы его губы и сейчас потянулись, мягко ощетинились навстречу, но они оставались плотно сжатыми. Ксения коснулась приоткрытым ртом его шеи. Каждую складочку, морщинку здесь она знала наизусть: именно сюда упирался ее взгляд во время занятий, когда размыкались для очередной сложной фигуры объятия… Теперь она поторопилась скользнуть к груди и прижаться губами к тому месту ровно между сосками, где находится проекция сердечной чакры.

Больше половины сделано! Чтобы двигаться дальше, надо расстегнуть рубашку. Она стала торопливо расстегивать…

Сильные руки схватили ее и резко рванули вверх. Она сидела верхом на ногах Виталия. Теперь ее собственные ноги беспомощно повисли в воздухе, зацепились за его тело, неожиданно вновь обрели опору на полу – в трех шагах от распростертого… умирающего?.. трупа?

– Пусти, – попросила она неуверенно, – я не закончила.

Знакомый, можно сказать, родной голос ни разу не звучал так жестко:

– Раньше надо было это делать, если ты хотела! Не с трупом!

– Пусти, – потребовала она, – дай мне хоть попробовать.

– Очнись, маньячка!

Костя резко встряхнул ее за плечи.

– Это последний шанс, – пискнула Ксения.

И тут ей стало очевидно, что шансов у бедного Виталия уже полчаса как нет. Жизнь во всем своем могуществе уже не способна вернуться в остывающее тело… А душе, бредущей впотьмах об руку с Черной Тангерой, не помочь поцелуями.

Она долго кричала что-то нечленораздельное, выла, билась, как простая баба на мужниных похоронах.

Наташа, ревевшая в три ручья, попыталась присоединиться к ней – погоревать в обнимку, но Ксения отстранилась. Косте она позволяла держать себя, но только для того, чтобы другие не трогали. Поблизости образовался кружок плакальщиц: Рогова знали и любили все женщины танго-сообщества. В отдалении мужчины что-то обсуждали на повышенных тонах, едва не на крик. В какой-то момент, когда она сама молчала, набирая в легкие воздух, услышала громко, отчетливо произнесенные мужским голосом слова: «ведьма», «костер». Автоматически подняла заплаканные глаза и увидела недобрые, ищущие взгляды мужчин. Теперь мужчины прекратили кричать и принялись тихо обсуждать что-то, озираясь на женщин. Ксения видела, как взгляды их вцепляются то в одну тангеру, то в другую. Те ничего не замечали. До Ксении очередь пока не дошла.

Она выпрямилась, сунула в распухший карман Костиного пиджака очередной мокрый, мятый комок бумажного носового платочка. Посмотрела своему мужчине прямо в глаза.

– Что ты имел в виду?.. Что надо… было делать… раньше?

Голос прерывался судорожным дыханием.

В лице Константина не было ни капли сочувствия – только еле сдерживаемая ярость. Теперь он нахмурился еще сильнее.

– Сама знаешь!

Ксении хотелось сдаться: ну, знаю так знаю, потом поговорим, в более спокойной обстановке. Однако не один месяц уже она пеняет на обстоятельства, опасение спугнуть нарождающиеся отношения неудобным вопросом, собственную неготовность услышать ответ.