Чарльз Уильямс - Место льва

Был еще ранний вечер, неподалеку играли в теннис, но скоро все пойдут обедать. Энтони нашел в тихом уголке раскладной стул, сел, закурил и принялся размышлять. В уме он расположил вопросы по порядку. Всего их набралось шесть.

1. Произошло ли «это» на самом деле?

2. Почему «это» произошло?

3. Что может произойти теперь?

4. Как это может повлиять на Дамарис?

5. Что происходит с Квентином?

6. Что он сам думает предпринять по этому поводу?

На первый вопрос он не потратил и секунды. То, что он видел, было для него настолько же реальным, как и все, что он когда-либо видел. Кроме того, Тиге бросил собирать бабочек, Фостер приходил и говорил с ними, а Квентин убежал — «это» было замешано во всех перечисленных событиях. Если ничего «этого» не было, тогда Квентин прав, и все они вместе сходят с ума. То, что большинство обитателей Сметэма ничего об этом не знало и не поверило бы этому, сейчас не важно. Он мог действовать на основании лишь своего собственного опыта, и его действия должны, настолько, насколько возможно, согласовываться с этим опытом. Значит, «это» произошло. Но почему? Или, говоря иначе, что именно происходило? Здесь у него не было собственной гипотезы и приходилось пользоваться гипотезой Фостера: между миром живых Идей, существующих в своем собственном бытии, и настоящим миром возникла брешь. Тогда получалось, что львица — отсюда, а лев — оттуда? Впрочем, если миры взаимопроникают друг в друга, то в сознании человека то же самое происходит с материальным образом и нематериальной идеей. За этим первым проникновением последовали другие, другие принципы нашли свои символы и овладели ими, немедленно втягивая в себя все символы, которые попадали в зону влияния. Нельзя предугадать, насколько эти проявления будут заметны людям: они с Квентином видели льва, он и Тиге — бабочку. Но Фостер рассказал, как одна женщина, только одна, крикнула, что видит змею, которую сам Фостер не видел. В чем же тогда разница? Размышляя над этим, ему внезапно пришло в голову, что змеи в Англии не так распространены, как бабочки, и что лишь исключительный случай выпустил львицу на деревенскую дорогу. Возможно ли, что эти силы незримы до тех пор, пока не находят свой образ? Незримы, по крайней мере, для обычного глаза? Энтони не мог объяснить, почему именно эта женщина видела именно эту Идею. Не очень поддавались объяснению и овцы, которые продолжали спокойно пастись рядом с пресловутым домом, когда исчезли львица и бабочки. А эти волны, прошедшие поперек дороги сегодня днем? Уверен ли он, что не видел змею? Если длинное извивающееся тело прошло под землей — если земля, как говорится, была пронизана этим змеиным воздействием?.. Приходилось признать, что все это выше его разумения. По сути, оставалась только одна гипотеза: Силы, выпущенные в мир. Так до конца и не поверив в нее, Энтони решил руководствоваться этой сомнительной гипотезой до тех пор, пока не узнает побольше.

Ну а что может произойти теперь? Энтони отбросил окурок и вздохнул. Почему он вечно задает себе эти глупые вопросы? Вечно рассуждаю, подумал он, вечно стараюсь найти модель. Но почему бы и нет? Если Фостер прав, каждый человек — он сам, например, — был как раз моделью этих сил. Ну, пусть это будет не его собственная модель, а, так сказать, общая. Нынешняя общая модель мира на глазах Энтони насильственно превращается в другую модель, возможно лучшую, возможно нет, но в любом случае — в другую. А нынешней модели грозит полное уничтожение, если мир продолжит переход в это другое состояние. Сегодня днем его что-то спасло, но, припомнив свою довольно жалкую борьбу с надвигавшейся силой, он частично осознал приближающуюся опасность. Красота бабочек — одно, но что если эти принципы разрывали на части элементы, из которых создан каждый человек? Человеку, как казалось Энтони, отпущено мало времени. Если Идеи поглощают зверей, как змея Аарона поглотила змей чародеев?.. Интересно, а что еще нам грозит, кроме преобладания какого-то Принципа над своим собственным или другим элементом? Содержался ли этот осознающий себя Принцип — каким бы он ни был — например, в жабе, выпущенной однажды во все дома Египта? [11] Исх 8:1-14. А позже, в Кане, не Принцип ли вина вошел в прозрачность воды и овладел ею? [12] Ин 2:1-10. «Черт возьми! — подумал Энтони. — Я романтизирую ситуацию, это не имеет ничего общего с происходящим сейчас. Все здесь началось со льва и (если они правы) со змеи. Может, лев и начал все это?»

Энтони охватило возбуждение. Они видели медленно двигавшуюся фигуру льва — а странная волна на дороге прошла почти по его же следу, но в противоположном направлении. Не было ли это местом входа?.. не были ли эти двое стражами другого мира, обитателями сверхъестественного рубежа, что рыщут расширяющимися кругами, пока постепенно не захватят весь мир? И сколько же в таком случае осталось до того, как в их круг попадут Сметэм — и Дамарис?

Он подошел к четвертому вопросу и заставил себя расслабиться, чтобы спокойно его обдумать. Но сердце не хотело снижать ритм, а руки беспокойно блуждали по подлокотникам. Как это повлияет на Дамарис? Он снова попытался увидеть ее такой, какова была она по своей природе — интересно, какая из царственных сил ей больше сродни? «Дамарис, милая моя!» — мысленно воскликнул он и вдруг ощутил сильный страх за нее. Если ее детская непосредственность, интерес, детские заносчивость и эгоизм встретятся с великими Силами — что же сможет стать для нее убежищем? Он хотел помочь ей, хотел задержать приход нового хотя бы до тех пор, пока она не поймет и не сможет встретиться с ним лицом к лицу. Конечно, ему бы хотелось, чтобы они вместе нашли правильный путь в иной мир или из него — да только он и сам пока не очень преуспел на этом поприще. Но она не поймет, она продолжит вдумчиво играть с мертвым отображением идей, с именами и системами, Платоном и Пифагором, Ансельмом и Абеляром, Афинами, Александрией и Парижем, не ведая, что живые существа, за которыми присматривали пророки и святые, уже близко и готовы отомстить ей за себя. «Милая безбожница! — почти простонал Энтони. — Неужели ты не можешь проснуться!» Гностические традиции, средневековые обряды, зоны и архангелы — все это было картами в ее собственной игре. Но она даже не догадывалась, как много за этим стоит. Это не ее вина, это вина ее времени, ее культуры, ее образования — псевдознание, привлекавшее всех ученых, псевдоскептицизм, заражавший всех неученых в век притворства, и она… она тоже лишь притворялась, как и все остальные, в этом потерянном и безумном веке. Ну, значит, он должен что-то сделать.

Но что? Для начала надо пойти и проведать ее. Но что он может сделать для ее безопасности? Отправить в Лондон? Убедить ее будет трудно, а если он попробует и потерпит неудачу, это будет хуже всего. Дамарис все еще держалась на расстоянии, ее чувства к нему сдерживались и управлялись ее чувствами к самой себе. Каким бы неодолимым ни было его влечение, она своей непреклонностью прекрасно отгораживалась от его влияния. Кроме того — Лондон? Если все это будет продолжаться, предположим (на долю секунды), что фантастическая гипотеза Фостера верна, какой тогда толк от Лондона? Рано или поздно Лондон тоже сдастся и окажется во власти больших зверей — ярость волка будет угрожать из Хэмпстеда, терпение черепахи — поджидать между Стритэмом и Ричмондом, а между ними лось и медведь будут пастись и спать, вытесняя человечество, угрожая, охотясь, уничтожая. Он не знал, как быстро идет процесс поглощения — возможно, через неделю золотая грива будет развеваться на Кенсл-Райз над Лондоном. Нет, от Лондона никакого проку. Мысль его поскакала дальше и легко показала, что и от любого другого места толку столько же. Не спасут ни моря, ни горы. И все же если бы он смог убедить ее уехать на несколько дней, это дало бы ему время что-нибудь предпринять. Ему вновь припомнился насмешливый вопрос Фостера: действительно ли он предполагает управлять Силами Творения? Попытаться повернуть, во имя безопасности одной полуобразованной женщины, движение громадных основ всей жизни? Энтони напряженно размышлял, как бы ему закрыть брешь, и это при том, что еще сегодня днем смерть чуть не унесла его самого в потоке встреченного им величия! Это безнадежно, это безумие… и все же надо попытаться.