Чарльз Уильямс - Тени восторга

— Ну что ж, раз ничего не поделаешь, пора нам пожелать всем спокойной ночи и вернуться в Хэмпстед. Идем, Изабелла?

Она повернулась к нему.

— Ну куда же мы пойдем, милый, — сказала она. — Молочнику велели не приходить, и на завтрак у нас ничего нет.

Она говорила совершенно серьезно, но ее губы улыбались, только в глазах стало больше серьезности и грусти. Глаза Роджера погрустнели, встретившись со взглядом жены. Она выпрямилась, словно собираясь идти, но все еще медлила, ведя неслышимый разговор.

— Да, наверное, это будет неудобно, — сказал Роджер, отвечая на ее улыбку, — но ведь и здесь я остаться не могу. — Он обвел взглядом собравшихся. — О, вы прекрасны, дамы и господа, вы просто замечательные! Но вот скажите, заботят ли вас на самом деле творения великих? За эти века вы почти убили их своими оценками, пренебрежительными суждениями, составлениями жизнеописаний одних и изучением других. Что вы знаете об «огромных и могучих существах, живущих не подобно людям»? [37] У. Вордсворт, «Прелюдия». Великая мощная сила умирает в вас, а вы не хотите ее почувствовать. Что вам Мильтон, что Шекспир?

— Если это просто литературный спор… — начал было Кейтнесс.

— Что значит «просто литературный спор»? — сказал Роджер, резко меняя тон. — Называете ли вы ислам простым теологическим направлением? Неужели вы не способны понять любое другое учение, отличное от ваших собственных догм?

— Роджер, Роджер, — пробормотал сэр Бернард.

— Прошу прощения, — сказал Роджер, — и у вас тоже, сэр Бернард. Но я не могу остаться сегодня здесь. Знаю, это звучит глупо, но не могу. — Он оглянулся на жену. — Но со мной все будет в порядке, дорогая, — сказал он, — даже если ты предпочтешь остаться. Я даже могу пойти и купить бутылку молока!

Изабелла улыбнулась ему.

— Пойдем уж вместе, — сказала она. — Во всяком случае, сегодня. — Она посмотрела на сестру. — Розамунда, ты ведь можешь остаться здесь?

Розамунда резко вскинула голову.

— Остаться? — воскликнула она. — Ты что, возвращаешься? О нет, я не могу. Я тоже пойду.

Все посмотрели на нее.

— Я не просто слушала, — торопливо заговорила она. — Я думала еще кое о чем. Ты уже идешь, Изабелла? Я возьму свои вещи. — Она вскочила. Филипп хотел удержать ее, но она резко отняла руку. — Оставь меня в покое! — крикнула она. — Ты разве не идешь с нами?

Несмотря на несогласие с Роджером, Филипп вовсе не был уверен, вернее, сильно беспокоился насчет своей неуверенности в принятии решения. Он не мог представить себя на стороне Консидайна и африканцев, но когда он думал о противостоянии им, в его чувствах появлялась необычная пустота. Все так перепуталось! До этого он не сомневался в своих моральных устоях: не обманывать, не жульничать, не лгать, кроме крайних случаев, всегда принимать сторону своей страны, быть вежливым с низшими, короче говоря, вести честную игру. Но эта игра не была похожа ни на одну из тех, в которые ему доводилось играть раньше. Нездешняя музыка, мелодия, будоражащая кровь, разговоры Консидайна о любви, призыв сделать то, что он так хотел сделать, — радоваться и жить. Но, конечно, когда Розамунда повернула это все таким образом — нет уж, увольте. Он будет на стороне своей страны, своего долга и своей невесты. Он так и сказал.

— А я думала, ты никогда не решишься! — чуть не рявкнула она.

В это мгновение встал король. Пока между Роджером и остальными разверзалась пропасть, он безучастно сидел, погруженный в свои думы о мести, а теперь вдруг возник среди них, союзник и враг одновременно, темный вихрь смятения, ворвавшийся в их круг. Он поднялся на ноги, и это простое движение заставило Розамунду вцепиться в сестру.

Изабелла чудесным голосом, но совершенно будничным тоном произнесла, успокаивая ее:

— Очень хорошо, дорогая, мы сейчас все пойдем. Возможно, сэр Бернард подаст нам на дорогу кусочек хлеба.

Сэр Бернард, почти ненавидя Розамунду — он вообще не хотел ее здесь видеть, но она захотела прийти, а он, конечно, не мог запретить ей, — сказал:

— И кувшин вина, если потребуется. Иэн, ты утром не пройдешься со мной до Даунинг-стрит? [38] На Даунинг-стрит находится официальная резиденция премьер-министра Великобритании.

Пропасть стремительно ширилась. Сэр Бернард осознавал это даже сильнее, чем Роджер, а когда осознал окончательно, то просто перестал о ней думать. Еще немного — и накопившееся раздражение могло бы воспламенить тонкий созерцательный ум…

Пришлось обратить холодный душ медицинской иронии на себя. Помогло. Во всяком случае, он смог улыбнуться Роджеру и сказать:

— Ладно, иди уж, раз решил. Надеюсь, заглянешь на похороны? Знаешь, пока существуют учения, давай по мере сил получать от них удовольствия. Спокойной ночи.

Утром, предварительно позвонив в приемную премьер-министра, они с Кейтнессом дошли до Даунинг-стрит. Здесь сэр Бернард попрощался со священником, немного подождал в приемной и оказался в кабинете самого Раймонда Зайдлера. Такую привилегию ему даровали с некоторых пор, после удачно проведенной операции на желудке важного государственного деятеля.

Прошло много времени с тех пор, как сэр Бернард видел премьер-министра в последний раз. Желудком Зайдлер страдал во время первого срока пребывания на высоком посту, а теперь шел уже второй. Поразившую его страну всеобщую потерю веры в политику этот человек превратил не просто в благоприятную возможность, а в свой политический триумф. Он довел реализм до крайности, публично заявив, что лучшее, что может сделать любой государственный деятель, — это угадывать решение различных проблем, а лучше всего угадывает тот, у кого есть опыт. В частных беседах он ограничивался только последней частью этого утверждения. Это позволяло ему не особенно кривить душой и давало очевидное преимущество перед большинством коллег и противников. Правда, его партия не сразу смирилась с огромными плакатами «Гадайте с Зайдлером», которые на всеобщих выборах затмевали более пространные призывы противников. Но в сумятице крайнего отчаяния и исступленной веры, скрывающейся за невозмутимой внешностью англичан, страна полушутя, полусерьезно последовала за ним. Несомненно, ему помогло снижение налогов — так сложилась ситуация на внутреннем рынке — и рост престижа за границей — такова была политическая конъюнктура. Умолчание истинных причин этих замечательных явлений дало ему еще больше. Цинизмом здесь и не пахло, просто у премьер-министра была хорошая политическая хватка. Так считало большинство в стране. При любом положении дел всех фактов не знает практически никто, а в постоянно меняющихся обстоятельствах можно гарантировать только нестабильность и неопределенность. Какой толк от разумных споров, твердых принципов или долгосрочных прогнозов? «Догадывайтесь — гадайте с Зайдлером!» Зайдлеру приписывали слова: «В Англии был только один вдохновенный болван в должности премьер-министра — Питт, и два умных человека — Мельбурн и Дизраэли, но им мешала вера, одному — вера в свой класс, другому — в свою нацию. Я уж лучше буду догадываться с Питтом, если вы будете догадываться со мной».