Наталия Кочелаева - Проклятие обреченных

Первую супругу своего избранника Римма представляла себе плохо. Жену Лазарева звали Нинель, и Риммочке казалось, что обладательница такого имени непременно должна быть дородной, мордатой, с шестимесячной завивкой и в ярком наряде. Римма очень удивилась, когда ей как-то показали обманутую жену. Она была нехороша собой – сутулая, с короткими ногами, с бесцветными глазами, с серой кожей. Только волосы у нее были хороши, такая густая, богатая коса, что казалось, эта коса, будто змея, высасывает все силы из тела своей хозяйки. Нинель работала в регистратуре одной из городских поликлиник, Алексей ее туда и пристроил. Она была сирота, выросла в детском доме. «Дворняжка, – вынесла свой безжалостный вердикт Римма. – Могла бы выглядеть чуть лучше, поработай она над собой. Приодеться, подкраситься, влезть на каблуки, сделать красивую прическу… Но никуда не денешь выражение лица, как у дворовой собачонки, которая не знает, приласкают ее или дадут пинка. Такие женщины точно знают о себе, что любви они не стоят, потому и никогда не получают ее».

Как-то Алексей рассказал ей – с сентиментально-глуповатой улыбочкой, которая ей совсем не понравилась, – что, когда они поженились, у Нинельки были одни-единственные туфли на все сезоны, и потом, она не умела даже заварить чай! Скажите пожалуйста, какая сиротка Марыся сыскалась! Зато теперь Алексей оставил ей все нажитое, ничего не взял в новую жизнь, кроме книг по кардиологии и папки со своей докторской диссертацией! Осталась брошенная жена в трехкомнатных хоромах в центре города, среди ковров и хрусталя. Детей у них не было.

Тут сыграла немалую роль и матушка Лазарева, всерьез невзлюбившая свою невестку. «Неряха, распустеха, бездомница» – иного имени для Нинельки у старушки не было. Все ей было не по нраву, а главное, что внуков приблуда отчего-то не рожает. Так что явившуюся Римму будущая свекровь приняла как избавительницу, только что ключи от города ей не вынесла! Она тоже считала первую жену сына приблудной дворняжкой. А на Алексея его мать имела кое-какое влияние, и потом… он тоже очень хотел детей.

И Римма поторопилась родить ему дочь, а потом – еще одну.

Ей самой хотелось мальчика. Мальчик лучше девочки, ему лучше живется на свете, мальчику легче пробить себе дорогу в жизни. К тому же и дед порадовался бы внуку, наследнику. Алексей был рад и дочерям, но с него-то что взять…

Невольно, быть может, Римма относилась к мужу как к своему трофею. Древний инстинкт охотницы повелевал ей: поднять добычу из густого подлеска, погнать ее, задыхающуюся от ужаса и восторга, диким гортанным воплем и, настигнув, прикончить одним ударом. С этого момента добыча полагалась убитой, с ней не приходилось считаться, ее мнение в зачет не шло. Римме было к кому прислушиваться, разве не за тем у нее есть папа? В сущности, она была замужем за своим отцом.

Папаша и сам был в свое время парень не промах, и, как говорили о нем за глаза, «двух жен пережил – и еще переживет!». На самом деле Сергей Гордеев был женат не два, а три раза, и три раза вдовел, причем каждый раз при загадочных и роковых обстоятельствах. Даже сама Римма Лазарева, в девичестве Гордеева, не знала многих подробностей из жизни своего почитаемого батюшки.

Первую жену Гордеева звали Зоя, Зоя Серебрякова. Балованная, капризная, советская принцесса. Папаша при чинах, старый большевик, в партии с пятого года, а ныне – большой начальник, всем автотранспортом ведает. Пожили два года, и тут тестюшка не уберегся. Арестовали в тридцать седьмом – оказался, как водится, врагом народа, троцкистом, вредителем. Сам признался: устраивал, мол, катастрофы на транспорте, подготавливал, страшно сказать, террористический акт против Молотова.

Но газетные передовицы о процессе над «презренными убийцами и предателями» Гордеев читал уже сидючи в другом городе. Жить с дочерью врага народа было неоправданным риском! Не до милого дружка – до своего брюшка! Серебрякова расстреляли, красивая и капризная Зоинька сгинула в лагерях, а Гордеева пронесло. Редкий случай – не тронули, просмотрели. Или хранило его что-то? Гордееву полагалось быть атеистом, он и был.

Он прошел всю войну, был ранен, имел награды, и коль имелась за ним какая вина, искупил ее до дна. Зарекся было не жениться никогда. Демобилизовался, уехал в провинцию, пошел работать – восстанавливать крупный завод. И тут судьба вновь нашла его в лице дочери директора завода Ольги. Она была постарше Гордеева, но румяная, разбитная, все-то хохотала, и от этого казалось, что зубов у нее во рту гораздо больше, чем обычно бывает у людей; эта успела побывать замужем – выскочила наспех в сороковом, овдовела в сорок первом. От недолгого брака у нее осталась девочка, дочь.

Гордеев женился на веселой вдовушке, поддавшись веселому напору Ольги, и одно время ему даже казалось, что он любит свою жену. Она обожала праздники, пикники, красные платья, запальчивый восторг демонстраций, охотно и даже восторженно принимала гостей и не дура была выпить-закусить. Дочку она то неделями не видела, оставляя на попечение бабушки и няньки, то тетешкала целыми днями, как младенца. Гордеев не мог понять этой запойной жажды жизни, и кое-что прояснилось для него в тот день, когда, вернувшись со службы домой, Гордеев жены не нашел, а застал чудовищный беспорядок, в спальне вся постель была перевернута, шкаф зиял разноцветным тряпочным нутром, а на ковре, посреди розовых роз, остался стоять таз с розовой водой, будто тоже огромная роза. Заплаканная домработница сказала, что у хозяйки открылось кровохарканье и ее увезли в больницу. Первая мысль Гордеева была о туберкулезе. Черт, ведь она и его могла заразить, этого еще не хватало!

Но у его жены был не туберкулез, а митральный порок сердца. Когда ее не стало, Гордеев с головой ушел в работу.

Он остался фаворитом тестя, его правой рукой на заводе – тот умел ценить преданность, ум и деловую хватку Гордеева, да и потом, юная падчерица очень к нему привязалась.

Она была умненькая и сдержанная девочка, такая не похожая на мать. Отличница, гимнастка, тихоня…

Годы шли, Гордеев все силы, все время отдавал заводу, завод воздавал ему сторицей. Уже имелась хорошая квартира, две машины в гараже, дача в два этажа, уже он начал полнеть, и все чаще настигал, брал за горло ужас: зачем все это? Для чего? Неужели же и жизнь пройдет вот так?

Он задумывался в те, по счастью, редкие минуты отдыха, что ему выпадали, и вздрагивал, и вдруг ловил на себе пристальный взгляд падчерицы.

– Вам надо жениться, дядя Сережа, – сказала она ему как-то. – Мне кажется, вы одиноки.

– На ком же, Лелечка? – спросил он ласково.

– Да вот хотя бы на мне.

Он покосился на нее – шутит? Глаза не смеются, строга линия губ, но кругленький подбородок дрожит – от смеха? от волнения?