Андрей Звонков - Любовью спасены будете...

До утра они сделали еще пару вызовов, все, как говаривал Носов, – рутина. И в полдесятого разъехались по домам, поздравлять родных и отсыпаться.

Наступил восемьдесят пятый год.

Первое воскресенье после Нового года. Носов любил дежурить по выходным. Как правило, с утра все тихо, вызовов мало, что летом, что зимой. Народ просыпается и начинает болеть с полудня. Вот и в этот раз, приняв бригаду, Носов огорчился только из-за того, что по случаю эпидемии гриппа на подстанции открыли еще две дополнительные дневные бригады, для чего пришли машины с неотложки —

«Волги» санитарные, или, как их называли водители, – сараи. Во время эпидемии все трудятся по одному, особенно мужчины. Поэтому Вилечка ездила с Мариной Захаровой, а Носов, Морозов и многие другие особи мужского пола трудились в одиночестве, за исключением спецбригад.

Виктору достался сарай с незнакомым шофером. Они встретились в водительской, пожали руки друг другу, представились: Виктор – Владимир Михайлович – и, довольные друг другом, разошлись по своим делам в ожидании вызова. Номер их бригады был тридцать три – резерв.

Но, несмотря на тихое воскресное утро, народ с подстанции утекал на вызовы. Наконец очередь дошла и до Носова, который неизменно сидел на кухне, прижавшись к батарее, и цедил сквозь зубы крепкий чай, заваренный прямо в пол-литровой фарфоровой кружке, которую ему подарила Вилечка.

Диспетчер Катя Новикова, кругленькая, рыжая до неяркого свечения, вся в конопушках, называемая нежно и ласково Солнышком, приняла носовский вызов и сочувственно позвала его по селектору. Дверь в диспетчерскую была открыта, и Носов, не кланяясь окошку, зашел внутрь. Катечка протянула карточку и сказала, извиняясь:

– Поедешь в деревню Рогожино, это по Иваньковскому шоссе, и там будет поворот с указателем. В общем, их с этого года присоединили к Москве, мы их обслуживаем! Мужчина семидесяти двух лет – умирает! Вызывала дочь.

Носов присвистнул: ни фига себе?! Туда минут тридцать добираться, а то и час! О чем они думают?

Тут спеши, не спеши, как судьба распорядится. Носов ничего не стал предполагать. Повод к вызову – это только слова. Сколько раз он убеждался, что повод не совпадает с реальными событиями. Поэтому, приняв к сведению, что все вполне может быть и на самом деле, Витя нашел своего Владимира Михайловича сидящим в водительской у телевизора и спокойно пригласил его на вызов, не забыв, однако, уточнить, что пациент собрался умереть. Водитель выслушал адрес, почесал блестящую лысину и сказал:

– А я не знаю, как туда ехать. Придется искать.

– Значит, придется искать, – согласился Носов, и они пошли к машине.

На съезде с кольца Носов узрел затаившийся в засаде гаишный жигуль, они припарковались рядом, и водитель пошел уточнять, как найти деревню Рогожино, которая теперь вошла в состав Москвы. Он вернулся минуты через три и, довольный, сообщил:

– Порядок, третий поворот направо, на бетонку, а там еще километр – и деревня, но там грунтовка! Лейтенант сказал, что, пока морозы – дорога твердая, а в оттепель только на тракторе или грузовике можно пройти.

– Ну что ж, ежели что – толкну, – пообещал Виктор. Он хотел, еще когда выезжали с подстанции, закурить, но увидел огромную табличку на торпеде «Просьба не курить!», свинченную с такси, и, уточнив на всякий случай у Владимира Михайловича, действительно ли курить не надо, маялся от дикого желания затянуться.

С бетонки они съехали в две огромные колеи с окаменевшим бугром посередине, проложенные в чистом поле, и после третьего удара дном по этому горбу Михалыч попытался вырулить на него, а левым колесом съехать в целину или хотя бы на краешек дороги. «Волга» вдруг резко вильнула, слетая со скользкого бугра, и, погрузившись боком в рыхлый промороженный снег, стала. Левое заднее колесо лихо выкидывало снег, поднимая метель позади машины.

– Хана, – сказал водитель и, открыв дверцу, утонул в снегу по колено. Он, конечно, произнес другое слово, но «хана» соответствует ему почти полностью.

Носов вышел в колею и, козырьком приложив руку ко лбу, чтобы не слепило солнце, попытался разглядеть на горизонте деревню Рогожино. Вдали среди деревьев белели крыши деревенских домиков. Виктор сел в машину, немного согрелся, затем, выйдя, запахнул суконную шинельку, нахлобучил черную ушанку с кокардой СМП и красным крестом, извлек из салона ящик и сказал унылому водителю:

– Я пошел, если там хоть какая-нибудь машина есть, пришлю, но вы и сами ловите. Пока.

Водитель махнул рукой. День начинался плохо.

Носов похвалил себя за теплые шерстяные носки, надетые под любимые туристические ботинки с мощной рифленой подошвой, или, как он их называл, дерьмодавы. Все-таки ноги не замерзнут, надо только идти, а вот рукам хуже. Не было ни варежек, ни перчаток. Поэтому он правую руку засунул за обшлаг шинельки почти под мышку, а когда замерзала левая, то, перехватив ящик в теплую правую руку, он левую прятал в глубокий карман с дыркой, поэтому там тоже было тепло. Так, перекидывая ящик из одной руки в другую, он постепенно приближался к деревне. У первого же двора Виктор увидел невероятную картину: седой старик в одних портках и валенках с седой развевающейся бородой колол на морозе дрова. От красной спины шел пар. Топор со звоном раскалывал прокаленные морозом березовые поленья. Чурки от невероятных ударов разлетались в снег, и две приличные горки уже возвышались по бокам огромной колоды.

Носов подошел к остаткам забора и окликнул:

– Дедушка!

Старик остановился и обернулся.

– Это Рогожино?

– Рогожино, – подтвердил старик и крепко вогнал топор в колоду.

– А где мне найти Веселкина Петра Ивановича?

– А это я, – сказал старик и тут же пригласил: – Пойдемте в дом, что мерзнуть?

Носов послушно протопал сначала в сени, там отряхнул от снега ботинки и вошел в просторное натопленное помещение. Старик сразу натянул на голое тело серый свитер крупной вязки, выпростал бороду из воротника и, повернувшись к Носову, спросил:

– А в чем дело?

Витя, протягивая ему карточку, сказал:

– У меня вызов, что вы умираете. Вот, мужчина семидесяти двух лет – умирает. Это к вам?

Старик отвел протянутую карточку, забрал у Носова из закостеневшей руки ящик и подвел к столу с самоваром.

– Вы не сердитесь, – сказал он, – это дочка. Ей некогда, а обо мне заботится. Вот опять скорую прислала. Ну а я, как видите, жив-здоров и пока умирать не собираюсь.

У Носова потемнело от ярости в глазах, дыхание перехватило. Это ж какой стервой надо быть!

– А сама она к вам приехать не может?

Старик развел руками:

– Выходит, не может. Вот прислала мне грузовик березовых дров, теперь колю. А сама никак не приедет – дела… – Он вздохнул, хотя по виду деда ясно было, что он уже и не надеется на приезд.