Андрей Звонков - Любовью спасены будете...

– С прибавлением вас!!! Разродилась? – Воробьев хлопнул себя по бокам. – Да как же, вы сами, что ли, роды принимали?

– Принимали, – сказал Герман. – Внук родился. А что ж смерч натворил?

– Да уж натворил, точно. – Воробьев загибал пальцы: – Провода порвал, шифер с фермы весь подчистую снял и меленько покрошил да все в поле и высеял. От теперь работы! С трех домов чуть крыши не снял, но сдвинул. Все яблоки в садах обобрал… А как в вашу сторону пошел, через лес, мы решили – все… Тут же, как в тазу… Избушка-то ваша что спичечный коробок. Я ехал, думал в озере вас вылавливать.

– Видно, мимо прошел.

– То-то и оно, что прошел.

Герман пошел к дому, Воробьев следом. Вилечка сидела на лежанке, кормила малыша. Мария Ивановна, в шортах и купальнике, укладывала сумку. Мужчины встали в дверях. Герман удивленно спросил:

– Мы что, уезжаем?

– Думаю, пора. – Маша укладывалась быстро и решительно. – Главное дело сделано.

– Но ты так боялась… – сказал Герман.

Маша разогнулась, держа в руках белье.

– Больше нечего бояться. Все кончено, и мы можем ехать домой.

– Маш, я на тебя не устаю удивляться. То мы запираемся в этой избушке на всю ночь и сидим у озера как проклятые, то собираемся и мотаем. Может, поживем еще недельку? У меня отпуск не кончился.

Воробьев, не смущаясь, стоял в дверях.

– Если решили съехать, то женщин сейчас в мотоцикл посадим с дитем и вещами, а мы сзади пойдем и подтолкнем, если что.

Вилечка подняла глазки:

– Я могу еще пожить.

– Нет уж, – решительно сказала Маша, – все. Наша эпопея на этом заканчивается.

– Чего ж ты хочешь? Вилечка вон вчера только родила. Дай ей хоть отдохнуть. – Герману не столько в самом деле хотелось остаться, сколько обыкновенное упрямство говорило. Ну чего Машка все сама решает? А при Воробьеве начинать серьезный разговор, да и при Вилечке, не хотелось. Он подошел, мягко отобрал у Марии Ивановны сумку и, взяв за руку, сказал: – Пойдем прогуляемся, поговорить надо.

Мария Ивановна нехотя поставила почти собранную сумку.

– Ну пойдем.

Воробьев посторонился, пропуская их. Он деликатно помалкивал, понимая: супругам надо решить важную проблему.

Они отошли к лесу, и Герман спросил:

– Тебе не кажется, что пора хоть что-нибудь объяснить?

Маша молчала.

– Я понимаю, что твои сверхъестественные штуки объяснить невозможно или сложно, но отчего мы так быстро начали собираться? Объясни, наконец, мы прячемся неизвестно от чего в это столетней халупе! В абсолютно антисептических условиях принимаем роды у собственной дочери! Слава богу, без осложнений! Я не знаю, что бы мы делали, если бы началось кровотечение?! – Его начало трясти. – Безумие какое-то! А сейчас, когда все благополучно прошло, мы внезапно собираемся уезжать? Зачем?

– Извини, – сказала Маша, – я должна была с тобой посоветоваться. Я понимаю тебя. Но за Вилечку я не переживала. Ты можешь не верить, но я была на все сто в ней уверена. И прятались мы тут не от непонятной угрозы. Я не виновата, что эта угроза понятна только мне. И я тоже никак не отойду от прошедшей ночи.

– От чего же?

– От всего. – Она поежилась. – Ты просто представить не можешь, через что мы вчера ночью прошли. – Маша, как всегда, когда надо было рассказывать о мистических вещах, становилась немногословна.

– Наверное, не понимаю, – сказал Герман. – Воробьев говорит: смерч был, но я когда выглядывал, никакого смерча не было.

– Ты его не увидел, потому что в тот момент мы были в нем.

– Что?! – Маша не ответила, а Герман продолжал: – Ты хочешь сказать, что смерч прошел через нас, когда Вилечка рожала?

– Именно.

– И то, что ты вчера что-то такое вокруг избушки делала, уберегло нас?

– Уберегло. – Маша озаботилась, свела брови. – Герман, если б это был обычный смерч, нам ничто бы не помогло.

– Как это понять? – Герман приготовился выслушать историю о заговорах, колдовстве, но Маша сказала:

– Я вчера поставила зеркало, это такое заклинание, когда любое действие, направленное против нас, вернется к тому, кто его инициировал. – Она медленно, почти по слогам выговорила это слово.

– Опять сестренка? – догадываясь, спросил Герман.

– Я не знаю точно, вчера я только и смогла убедиться, что над нашей головой собираются тучи, вызванные чужой недоброй волей. А кто? Ну вероятнее всего, что это Людка с Евдокией, но убежденно сказать не могу. Герман, не ломай голову. Я не хочу выглядеть в твоих глазах – хотя, может быть, и так уже выгляжу – суеверной дурой… Тебе придется доверять мне, хотя бы потому, что я в настоящий момент понимаю больше и могу больше, чем ты. Просто поверь и не мешай.

– Ну хорошо, – сказал Герман, – но почему так срочно?

– Ну, хотя бы потому, что у меня не много гигиенических пакетов и ваты для Вилечки. И еще потому, что надо бы ее провести через роддом, зафиксировать роды. – Маша, казалось, успокоилась. – Да и Воробьев очень кстати приехал. Давай сегодня отвезем Вилечку с ребенком в роддом в Солотче, сами переждем два-три дня в Матурове и потом вернемся домой?

Герман задумался. Они с Машей медленно двигались в сторону избушки. Воробьев стоял на берегу озера, рядом переминалась Динка и поддавала носом под руку. Вилечка в блузке, не сходящейся на груди, вышла из избушки и пошла навстречу родителям.

– Ладно, – сказал Герман, глядя на нее, – поедем. Ты права.

– Мам! – поддержала Вилена, – поехали, а? Мне надеть нечего, – она выставила увеличившуюся грудь, – теперь что, так и останется?

Маша рассмеялась:

– Нет, но, пока кормишь, придется походить так!

– Собираемся! – крикнул Герман, чтобы и Воробьев услышал.

Васька развернул мотоцикл в сторону просеки. Герман скатал еще влажную палатку, про себя думая: не забыть бы просушить, сгниет, сложил рюкзак, вдвоем с Машей они очень аккуратно зарыли весь мусор.

Погрузились в мотоцикл. Вилена в коляску, с ребенком на руках, Маша верхом на заднее сиденье. Герман закинул похудевший рюкзак за спину, а Воробьев, отобрав у него сумку, затолкал ее Вилене под ноги в коляску. Маша прибралась в избушке. Спрятала в тайное место лампу, ножи, посуду и, оставив приоткрытой дверь, поклонилась дому, давшему приют на последние два месяца. У мотоцикла она спросила Германа:

– Какое сегодня число?

Тот глянул на часы:

– Двадцать второе.

Маша удовлетворенно кивнула и сказала:

– Лев. Ну, поехали!

Мотоцикл сразу ушел вперед, и Динка, страшными собачьими словами ругая его, припустила следом. Однако через полчаса Герман с Воробьевым догнали их. Вилечку укачало. Они постояли, Воробьев перекурил, погрузились снова, и мотоцикл опять ушел вперед, брызгаясь глиной, но на этот раз Динка осталась с Германом. Она только полаяла вслед вонючему и трескучему агрегату, потом оглянулась на Германа и ему погавкала: ты что стоишь? они же уезжают!