Далия Трускиновская - Сиамский ангел

Проблема переезда решилась в пять минут.

Видно, чего-то они в баре, за протеиновыми коктейлями, недоговорили. Марек вовсе не предполагал, что старший приедет рано утром на машине, набитой его барахлом, чтобы сразу переправить Марека к себе и успеть на работу.

Они быстро опростали обе спортивные сумки старшего и кое-как покидали туда Мареково имущество.

Он и опомниться не успел, как увидел за ветровым стеклом вывеску «Марокко». И тут же она улетела влево.

Раньше Мареку и в голову не приходило, что брат живет недалеко от ночного клуба. Раньше ему незачем было помнить про этот ночной клуб.

Оставив младшенького разгребаться и в одиночестве праздновать новоселье, старшенький умчался на работу. В качестве подарка успел вручить свою мобилку — так что Марек с особым удовольствием собирался в контору, оставив в квартире неописуемый бардак, зато с мобилочкой в кармане!

Ему самому эта материальная радость казалась пошлой, но никуда от нее деться он не мог, маленький аппаратик его действительно радовал и вдохновлял. С другой стороны, Марек теперь был как все. Оставалось только заправить рубаху в штаны.

Вот этого он как раз и не любил. У него тогда делалась какая-то чересчур ладная фигурка, маленькая и ладненькая. «Талечка» — так говорила бабка-еврейка, промышлявшая шитьем, когда измеряла заказчиц сантиметровой лентой. Вот тут у нас талечка, так где же будем делать талечку?

Марек обнаружил полупустые книжные полки и расставил там свое имущество. Обнаружил также братнюю гитару и задумался — то ли инструмент брату надоел, то ли оказался попросту забыт в спешке.

Брат знал те самые три аккорда, самый что ни на есть минимум, которые освоил лет в пятнадцать, и больше ему не требовалось. Брат имел несколько песен — для компании, новых не учил. Исполнял их все реже и реже — по крайней мере, Марек не видел и не слышал его поющим по меньшей мере два года. Стал вспоминать — а когда же это было? Обнаружил себя отрешенно сидящим посреди полного развала, плюнул — прибраться можно и вечером! — и ушел.

На подступах к конторе он увидел знакомую лысину, обрамленную седым пухом. Это с утра пораньше вышел на прогулку Зильберман. Опрятно одетый — у жены, тоже пенсионерки, не было иной заботы, кроме как наглаживать ему брюки и сорочки. Вальяжный и благополучный, как всякий, кого покормили вкусным и полезным завтраком, а потом отправили спокойно попастись до обеда. Видать, и этот жил поблизости. Что значит в кои-то веки прийти в контору пораньше! Столько всякого узнаешь…

Марек нагнал престарелого приятеля и привел его в бар. Там Зильберман с трубкой, чашкой кофе и томом Плутарха и остался, готовый весь день посвятить приятному общению, а Марек поспешил в отдел.

В отделе его застал деловой звонок — ранний рекламодатель переживал из-за того, что не смог вчера привезти компакт с картинками, так вот, он его везет прям-таки сию минуту!

Марек выскочил на улицу — принять ценный груз. Это были картинки модных унитазов с металлизированной поверхностью. Теперь нужно было придумать текст — почему металлизированная поверхность лучше всякой иной. И объяснить, что это справедливо — чтобы такой эксклюзивный унитаз стоил вчетверо дороже нормального… тьфу, чтоб они все перелопались…

Машина отъехала, и тут Марек увидел, что на другой стороне улицы уже стоит она и разговаривает с мужчиной. Это был не громила Федька и не мачо Осокин, кто-то совсем незнакомый, и разговор ей совершенно не нравился, она пыталась отвязаться, мужчина ее удерживал.

Марек подумал, что помощь в таких случаях нелепа — кто их разберет, может, это клиент, которому отказано в скидках на рекламную площадь, может, какой-то приятель былых времен… Вот так сунешься на выручку — и окажется, что все некстати.

В кармане заиграл канкан. Популярный такой канканчик, вызывающий в памяти ряд одинаковых девочек, разом выкидывающих выше носа ножки в черных чулках с красными подвязками. Тут же решив поменять мелодию, Марек взял аппарат и ответил, что это не Леонид, это его брат и телефон Леонида брату пока неизвестен.

Разговор был — девятнадцать секунд, если верить мобилке. А когда он завершился, мужчина на той стороне улицы уже стоял один, а она бежала к дверям конторы… и плакала…

Марек сообразил — она не хочет, чтобы кто-то видел ее слезы.

И отвернулся.

Слезы его озадачили — она вовсе не была похожа на женщину, у которой неприятности. И никогда не была похожа. Ее сухость и резкость гармонировали с внешним видом — с длинными стройными ногами, с этими остренькими плечиками, с маленькой и тоже острой грудью, с подбородком, как у кошки, с короткими прядками светлых волос. И то, что она была чуточку выше ростом, тоже непостижимо работало на образ уверенной женщины, запросто решающей все проблемы.

Все эти месяцы она была недосягаема.

Но стала ли она доступнее, когда выяснилось, что умеет плакать посреди улицы, — большой вопрос.

Мобилка опять выдала канкан. Залихватский такой канканчик, до омерзения жизнерадостный. Хуже всего, что она услышала мелодию, с чем-то у нее в голове увязанную, и обернулась. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Марек сражается с мобилкой.

На сей раз объявился брат. Спросил, что да как. Предупредил, что будет звонить некий Орлов — так пусть звякнет по городскому в офис.

— Я хочу поменять мелодию, — сказал Марек. Брат рассмеялся и начал было объяснять, как забраться на склад мелодий, но Марек в этих инструкциях безнадежно запутался.

Потом был обычный день — и кофепитие с Зильберманом, на сей раз озадаченным почему-то древнеримской историей. Чего-то там наврал ему Светоний про императора Тиберия. А на столе, кстати, лежал древний грек Плутарх, про которого Зильберман и не вспомнил. Из чего Марек сделал вывод: старый хрен притащил книгу для создания вокруг себя ореола эрудированности, а сам все это время останавливал то одного, то другого знакомца — просто поболтать.