Далия Трускиновская - Сиамский ангел

А она каждый вечер надевает единственное черное платьице, оно же именно единственное, потому и оказалось сразу под рукой, или единственные блестящие брючки с единственным топом на узеньких лямках из блесток, или еще что-то, может, и дорогое, приличное, но тем не менее — единственное. И идет в «Финетту», или ее берут в «Марокко», или какой-нибудь папик вызывает украсить собой финскую баню… Нет, насчет бани, пожалуй, слишком…

А мать хочет одного — чтобы нашелся мужчина, который будет давать деньги и купит шубу. Чтобы с гордостью говорить об этом своим облезлым подругам!

Отвратительная квартира, подумал Марек, чем там так воняет? Они что там — никогда не моются?

И еще Ксюшка…

Вот! Ксюшка. Сообразил, в чем дело. В квартире жарко, как будто там никогда не открывают окон. Вон тетки за столом с картами — чуть ли не в одних лифчиках. Ксюшка — в джемпере с длинными рукавами. Правда, спереди прозрачная вставка почти до пупа. Но остальное — плотный, коричневатый с разводами, трикотаж. Длинные рукава летом, надежно прикрывающие сгиб локтя и тоненькие синие штрихи вен.

Что там было сказано про охоту на марокканских наркодилеров?

Звонок раздался как раз в то время, когда обычно возникал Федька со стихами.

Не то чтобы Марек привык слушать на сон грядущий очередные стихи… Вообще-то Федькино бахвальство его часто раздражало. «Правда, гениально?» — тьфу, и ведь один и тот же вопрос, новое бы что придумал…

Впрочем, иногда Федька консультировался насчет техники стихосложения. «Легенды-экскременты — это рифма?» — спросил он как-то. Марек сперва лишился речи, потом попытался выяснить — как же так? Ведь Федька пишет стихи с правильными и даже неожиданными рифмами, в правильном размере, так какого хрена он сомневается? Тут выяснилось: Федька действительно не знает, что такое рифма, а пишет потому, что ему откуда-то диктуют.

Время суток было такое, что могли и диктовать…

Именно то время, когда раньше являлся голый человек, размазывающий грязь по своим полосатым ризам. Куда он, в самом деле, запропал? Как будто являлся с определенной целью — рассказать свою историю, и не более того. Если к Мареку приходит самозванец, вообразивший себя святым Касьяном, то Федьке вообще какой-то аноним стихи диктует. Обычный дурдом. Легкий сдвиг, отличающий человека мыслящего от человека жующего, все равно чем. Марек твердо знал, что теткам, заполонившим Аськину квартиру, а теперь ему казалось, что их было штук пятнадцать, никакие святые не являются. И мачо Осокин тоже как-то без голосов со стихами обходится, у него трезвый взгляд человека, выбравшего себе все нормальное, включая красивую женщину…

Марек нажал кнопку и услышал голос, который, разумеется, с трудом узнал.

— Марек, ты? Приходи в «Марокко», ты нам с Аськой страшно нужен! — звала Ксюшка. — Пожалуйста! Она очень просит! Мы тебя ждем в баре, я охрану предупредила!

Отключилась.

Надо же — Аське понадобился…

Голосок взволнованный. Может, опять с Федькой поцапались? Может, хочет, чтобы кто-то помирил?

Может, и эта теперь повиснет на нем, взяв пример с Федьки, как черт на сухой вербе?

Марек хмыкнул, посмотрел, сколько денег в кошельке. На пиво хватит. Пива он, впрочем, можно сказать, даже и не любил, но торчать в баре с пустыми руками — глупо. А банка или стакан пива — в самый раз.

Переодеваться не стал. Как есть — так и ладно. Однажды старший при нем довольно резко ответил матери, пытавшейся навязать ему купленные где-то по дешевке брючки:

— Я — это я, а не мои штаны.

Марек такую разумную мысль одобрил. Не фиг заправлять майку в тугие джинсы, спускать на бедра ремень и корчить из себя мачо. Кому надо — и так поймет, что все на месте.

А кому надо-то?..

Подумав о ней, он даже засомневался — нужно ли идти в клуб, который Осокин приспособил для укрощения строптивой? Но, с другой стороны, он же идет туда по делу, его позвали, он — при двух девчонках — правда, таких девчонках, что вызовут у нее в лучшем случае недоумение.

Ладно… чего уж там… обещал же…

Ксюшка ждала в вестибюле — тоненькая, фантастически длинноногая, кругломорденькая, как щекастый ангелочек с будуарного потолка, и искренне обрадовалась, и повела Марека через весь зал к подружке.

— Ты Аське нужен по делу.

— А что за дело?

— Очень важное. Там можно большие бабки срубить!

Аська царствовала в баре.

Она сидела на высоком стуле у стойки, в черном платьице, том самом, нога на ногу, выставив узкие красивые коленки, держа спинку прямо, немного слишком откинув голову. В руке держала стакан пива — Марек первым делом оценил безвкусицу картины, попытка изобразить ночную королеву с пивом уж никак не вязалась.

Рядом стоял мужчина более чем средних лет — перед ним Аська и выделывалась. Папик, подумал Марек, настоящий папик! Которому плевать на ее выкрутасы — лишь бы поскорее раздвинула ножки. А потом сдвинула и исчезла без глупых разборок. А потом возникала и исчезала постоянно, иногда забавляя, но чаще раздражая низким потолком, нормальным для девчонки, которая может сделать ставку только на узкие коленки.

Вокруг все было дорогое и для первого посещения — сногсшибательное. Особенно Марека удивила барная стойка с шестами. Он знал, что тут танцуют топлесс чуть ли не на тарелках у посетителей, прямо на этой самой стойке, вот ведь и ступенечки к ней присобачены, но Димка Осокин, рассказывая в конторе про это нововведение, не сказал, что сама стойка — из толстого стекла с узорными трещинками и снизу идет свет.

Трещинки называются «каннелюры»… кажется… или нет?..

Сейчас никто вокруг шестов не извивался, то ли время еще не настало, то ли на сегодня имелась другая программа.

Ксюшка показала Мареку на свободное сиденье, а сама подошла к Аське и встала за ее спиной.

Красивый дуэт, подумал Марек, светленькая и темненькая, хоть на журнальную обложку, вот только темненькая — в каком-то неестественном состоянии…

— Вот, Леша, он пришел, — сказала Аська, когда Марек остановился перед стулом. — Он может разместить рекламу со скидкой где хочешь.

Марек обалдел.

— Да верю, верю, — ответил папик Леша с такой ленивой снисходительностью. Очевидно, Аська набивала себе цену не только пошлой демонстрацией ножек, но и демонстрацией деловых связей тоже.

— Ты хотела меня видеть, чтобы разместить рекламу? — уточнил Марек.

— А зачем бы еще я тебя стала вызывать?

Она чуть откинулась назад, выставив грудку, вздернув подбородок, выделываясь изо всех своих силенок.

Вот сейчас Марек понял, что Федька не просто так дал ей тогда, ночью, пощечину. Скорее всего, Федька имел на это полное право. Если она и его вызвала, только чтобы повыделываться.