Кирилл Клерон - Вампиры в Москве

Впрочем, выдержка и спокойствие не покинули первого воина СССР даже в этой драматической ситуации Оглядев притихшее подобострастное воинство строгим, но отеческим взглядом, он сориентировался на местности и громогласно спросил, выгадывая время:

— А есть ли здесь такой молодец, кто правильно закончит это отличное стихотворение?

— Как завещали наши деды — неожиданно для всех и даже для себя, оглушительно рявкнул рядовой Виктор Фролов. В отличие от прочих, он внимательно слушал речь, и четверостишие ритмически напомнило ему известный куплет из блатных частушек с кассетки Кольки-дезертира. Как вы, наверно, помните, всего этих кассеток было у Витька две: Одна — Сектор Газа, а вот во второй, спасительной для чести мундира, были Наставления старого матерщинника. Созвучный куплет оттуда хотя и не совсем приличный, но любовь к достоверности требует его воспроизведения (любовь, кстати, вообще имеет привычку требовать). Итак, послушаем:

Вязов расцвел. Несмотря на свой изрядный вес, казалось, готов был воспарить. Этот конопатый паренек спас ситуацию и поэтому заслуживал поощрения:

— С такими орлами мы выиграем все войны на свете. С такими героями мы утрем морду проклятым империалистам. Жду тебя в ноябре на параде в Москве, старший сержант…

— Виктор Фролов…

— Молодца! Будут проблемы, обращайся прямо ко мне. И кто говорит, что у нас не особо образованная армия?

Такой страшной ереси не говорил никто. Все притихли, и только новоявленный старший сержант, как всегда, все сделал правильно. Он козырнул и с достоинством произнес, чеканя каждый слог.

— Служу Советскому Союзу!

Вот он, феноменальный служебный взлет в самом начале военной карьеры. Почти на небеса. Теперь-то уже никто не осмелится тронуть протеже министра обороны. Вот возьмет и пожалуется на самый верх, а там особо разбираться не будут.

Командование части тоже учло и доверило ему лучший танк Т-72, новенький, блестящий, только что сошедший с конвейера, назначило командиром и даже разрешило самому набрать экипаж. Естественно, в экипаж, который что дом родной, Витек взял самых верных, а именно тех, кто слушал его крутые теории, открыв рот. Механиком-водителем стал Плохо, который на гражданке вкалывал на Газ-53, развозя щебенку по стройкам. В наводчики орудия метил татарин Равиль, верный парень, да косоват слегка. А ведь их экипаж должен быть только первым! В итоге, выбор пал на Клюева — пока не столь преданного, но очень перспективного. Да и христианин все-таки.

Пролетело пять долгих месяца с того самого момента, как уехал ее ненаглядный Витек — гордо нахлобучил потертую выцветшую дедовскую беретку, взял под козырек и отправился отдавать священный долг Родине. Может и не пролетели эти месяцы, а проползли, как медлительные черепахи по солнцепеку, может и не пять их прошло, а целых шесть или всего четыре. — Было скучно, только-только начал сходить снег. Черно-белый телик на проволочную антенну ловил одну лишь первую программу ЦТ, по которой постоянно искали консенсуса товарищ Горбачев, товарищ Курьянов и многие другие товарищи, очень скоро переругавшиеся вдрызг. Животик постепенно округлялся, часто поташнивало, по утрам совершенно не хотелось вставать с постели.

Машку, обычно жизнерадостную и не склонную к унынию, часто стала посещать хандра. Уж больно туманные вырисовывались перспективы, а то и вовсе отсутствовали. А что за жизнь без перспектив?!

И именно поэтому Машка верила в свою розовую мечту — в любовь, а во что еще, собственно говоря, верить брюхатой деревенской девке?! А какая любовь без страданий, подозрений, ревности?! И тут ужо Машкина фантазия просто буйствовала — в меру способностей, конечно. Вот он, ее ненаглядный мальчик, после доблестного задержания коварных похитителей оружия, идет в увольнительную, такой статный, такой красивый и подтянутый, с медалью на груди. Прямо как в песне: идет солдат по городу, по незнакомой улице. А вот дальше уже хуже, уже как в жизни: городские финтифлюшки мгновенно начинают клеиться, худощавыми задницами вилять, длинными ногами завлекать.

От собственных же фантазий Машка начинала громко и по-бабьи реветь и все чаще захаживать к Ильиничне, уже не скрывая своих сердечных проблем:

— Не пишет ли ваш сынок, не спрашивает ли обо мне…

— Да, читай, в каждом письме.. Его куда больше интересует, окотилась кошка у соседки.

— Вы шутите, правда ведь..

— Делай аборт, пока не поздно, дура ты бестолковая. Не женится он на тебе, и не раскатывай, весь в своего папку пошел, такой же проходимец.

— Да ведь любит.

— Крыс своих он давить любит, да пердеть на всю избу, щей обожравшись. Тут вот в Птичном бабка Прасковья мигом из тебя всю дрянь выковыряет.

После этих слов Машка начинала реветь и бежала строчить письма в часть. Один раз она даже написала в полевую почту радиостанции Юность с заявкой на любимую песенку ее «благоверного» под названием Колхозный панк. По всей видимости, заявку верной невесты солдата так и не удовлетворили.

Ильинична, женщина не злая и где-то даже великодушная( на старости лет), не могла простить Машке ее беременности. И вовсе не в целомудрии было дело и не в том, что желала сыну невесту краше или богаче. Это все мелочи. Просто потеря Машкой девственности разрушила все планы прилюдного обнаружения пристанища упырей на местном кладбище. А это уже ни что иное, как покушение на святую святых, это не прощается.

В общем, ни в ком и ни в чем не находя поддержки и отрады, Машка продолжала маяться и с каждым новым днем это болезненное состояние усиливалось. Не иначе как от токсикоза беременности, в голову начали приходить шальные мысли:

(— а почему бы не поехать к моему ненаглядному Витеньке?! как увидит меня, такую любящую, такую носящую его ребенка…)

У каждого человека своя планка подвига — для кого-то полет в космос, для Машки — поездка из Тулы в Калинин. До Тулы на автобусе, до Москвы на электричке, один вокзал, другой. И еще с большим чемоданом. И еще на восьмом месяце…

Дорога эта действительно оказалась очень тяжелой и длинной, но и самый длинный путь когда-нибудь, да заканчивается — утром 18 мая Машка неуверенно топталась перед строгой проходной в/ч 42711. То ли от плохого предчувствия, а то ли от холодной утренней сырости, она вся дрожала. Вдобавок, ей очень хотелось спать, ибо целая ночь на Ленинградском вокзале, среди страшной суеты и шума, и более здоровый организм может подкосить. И так ей хотелось сейчас уткнуться в теплую пуховую подушку, но еще больше хотелось, чтобы рядом лежал ее любимый Витечка, нежно поглаживая по животику, сюсюкая и приговаривая: