Антон Соя - З.Л.О.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Перетряхиваешь на меня свою грязь. Хорош государев человек, слуга добра — взяточник, похотливый развратник, наркоман. Зачем душу свою передо мной выворачиваешь?

— Эх, Следак! Я уже раз сто покаялся. Молодой, глупый, горячий, с кем не бывает? Просто к слову о двойняшках пришлось, да и кому еще такую историю расскажешь? Чистый компромат. Тебе все равно никто не поверит, а поделиться-то хочется. Ты ж писатель, ты меня, как никто, понимать должен.

— Никакой я не писатель! Это ты, Аркаша, сказочник! Все путаешь меня, хочешь мозг мне взорвать.

— Писатель-писатель, вон какую сказку про вампиров да про демонов выдумал! А еще мне очень твоя повесть одна понравилась — «Рудимент» называется, одна из тех, что ты под псевдонимом Белкин опубликовал. Очень милое описание одного дня из жизни петербургского участкового милиционера по имени Рудольф. На мой взгляд, вот он — первоисточник твоих историй про Димона и Барона. Мерзкий, конечно, тип нарисован. Рыжее плешивое создание с рыхлым помятым лицом, при любой возможности хватающееся за бутылку с пивом, с самого начала вызвало у меня раздражение и неприятие своей карикатурностью. Все-то нехорошо у несчастного милиционера. Начиная с дурацкого имени, нелюбимой работы и такой же нелюбимой злой жены, которая частенько не пускает его домой, так что ему приходится устраивать скандалы со стрельбой у закрытой двери, а потом сворачиваться у нее же калачиком, пока супруга не смилостивится и не впустит в квартиру. И заканчивая разваливающимся здоровьем: тут тебе и импотенция как плата за армейские будни на ликвидации чернобыльской аварии, и постоянная боль в спине в области лопаток, которую не унять никакими лекарствами, а врачи не могут сказать, в чем дело. Поэтому мент Рудик и смотрит на мир больными волчьими глазами. Поэтому и день его состоит из полной мерзости, в чем бы он ни участвовал. Участковый — от слова «участие». Это ты, Следак-Белкин, так дурацкий лозунг обыграл?

— Я уже сто раз тебе говорил, что ничего про книги, о которых ты говоришь, не помню.

— Не беда. Напомню. Только что не без удовольствия прочитал. Хотя сначала я думал, что это очередной пасквиль на нашу доблестную милицию, а я этот жанр терпеть ненавижу. Только самый ленивый пейсатель еще нашего милиционера не пнул! Штамп на штампе составляет день из жизни участкового Рудольфа. Участок его расположился в самом центре Петербурга — от улицы Марата до Фонтанки с Аничковым мостом, где стоят кони скульптора Клодта с вечно надраенными яйцами. С утра, после ночи дежурства в отделении, Рудольфу крупно повезло. На улице Марата, рядом с ТЮЗом, прямо у отделения ему с напарником попались два возвращающихся из «Грибыча» уколбашенных модника. Оба без петербургской прописки. Один с красными, второй с синими волосами. Который Синий, сразу перед обыском объявил, что он наркоман, достав из отворота рыболовного ботфорта шприц, и интерес работников милиции к нему тут же исчерпался. Красный, напротив, оказался басистом модной рок-группы, название которой приелось даже Рудольфу. Сей ценный экспонат немедленно был доставлен в отделение. Там Красный сразу же принялся звонить продюсеру с просьбой выкупить его у ментов, которые грозятся отправить мальчика прямиком в «Кресты». Не прошло и двух часов, как явился злой невыспавшийся продюсер и привез, на радость Руди и компании, желаемую сумму. Продюсера как следует отчитали, что не смотрит за своими оглоедами, и с последним китайским предупреждением разрешили забрать юное дарование.

Потом за долгими мудрыми разговорами-рассуждениями (пидор красноголовый или нет? спит ли с ним продюсер?) дежурство подошло к концу. А ведь Рудольфу еще нужно успеть заскочить к знакомому прорабу на стройку рядом с площадью Восстания. Там сегодня прибыла новая партия китайских рабочих, и нужно обязательно проверить их документы, то есть закрыть глаза на то, что их нет, — не бесплатно, конечно. А тут еще совсем некстати звонок — вызов по квартирному взлому. Пришлось Руди бросить ментовскую компанию, попивающую пиво за здоровье музыкального продюсера (ну и естественно, за его счет), и отправиться на адрес. К счастью, в квартире на Разъезжей взломали только первую дверь. Вторую дверь, обитую железным листом, открыть то ли не смогли, то ли хозяин раньше времени вернулся и спугнул их. Дилетанты! Руди отчитал хозяина, чтоб не жидился на хорошую железную дверь и сигнализацию, заскочил на стройку к прорабу за денежкой и решил уже не возвращаться на работу. Выпил пивка и с бутылкой в руке пошел отсыпаться домой.

Противно саднили лопатки, и даже холодное пиво не могло поднять его настроение в этот душный летний день. А тут еще, как назло, посреди его родного двора на Стремянной улице стоит эта противная сумасшедшая старуха. Кошачья королева, как ее все называют. Жара тридцать градусов, а она, как обычно, в своем синем пальто и дурацкой черной шляпке. Кормит какими-то объедками лишайных бездомных кошек, этих мерзких тварей. Ну вы подумайте — людям жрать нечего, а она кошаков выкармливает, которым место на живодерне, — одна зараза от них и глисты! И ведь сколько раз Руди предупреждал ее по-хорошему, сколько гонял эту клоунессу старую! Нет, не слушается! Просто издевается над ним. Он — с тяжелого дежурства, а она тут как тут со своим вонючим пакетом. Так обидно стало Руди, что он взвыл и побежал в атаку на кошачью королеву. Но, похоже, перебрал с пивком — не рассчитал он траектории и уронил ойкнувшую бабушку на землю, а следом повалился на нее и сам. Кошки бросились врассыпную.

— Убивают! — застонала старушка.

Падая, она потеряла очки и этим еще более усилила праведный гнев Рудика. Его просто взбесили ее подслеповатые выцветшие, когда-то карие глаза навыкате и нос крючком.

— Ненавижу вас! — закричал плешивый рыжий мент, одновременно вскакивая со старушки и слетая с катушек. — Хайль Гитлер!

Прокричавшись, будто проблевавшись, он сразу успокоился, сник, а потом почувствовал облегчение и стыд. Втянув шею в плечи, Рудольф помог старушке подняться, отряхнул ее синее пальто, нашел дурацкие пластмассовые очки и водрузил ей на нос. Потом молча погрозил ей пальцем и побрел к своему подъезду, стараясь не смотреть в мертвые глаза окон двора-колодца, ставшие невольными свидетелями его позора.

В окнах бельмами сияло яркое июльское солнце. Рудик добрел по лестнице до последнего, пятого этажа, открыл дверь, дотопал до комнаты и повалился на кровать, забывшись мертвым сном. Жена, слава богу, еще не пришла с работы, так что никто не мог помешать ему отоспаться и набраться сил.

Ведь в полночь ему опять выходить на дежурство. Его настоящее Дежурство. Ровно в двенадцать часов, перебравшись через спящую и сопящую, как гигантский еж, жену, Рудольф по длинному коридору доходит до дверей черного хода. Глаза Руди открыты, но он спит. Квартира у него — маленькая расческа с двумя комнатами в двор-колодец и выделенной в коридоре-аппендиксе кухне, но зато в ней есть эта заветная дверь. Рудольф, сам не понимая зачем, долго искал именно такую, когда менял свою трехкомнатную в Веселом Поселке на центр. Дверь уникальная: она ведет сразу на чердак — огромный трехсотметровый чердак, заросший пылью и паутиной, заваленный всяким древним хламом. Рудольф заходит на чердак, закрывает его изнутри на большой ржавый крюк и для верности подпирает дверь толстым поленом. Все это он проделывает не просыпаясь. Рудольф — сомнамбула.