Крис Грин - Восход ночи

Доун зевнула. В наступившей тишине завывания ветра стали еще громче. Он злобно бился в окно, и казалось, что по стеклу скребут не ветки, а когти.

«Доун, — словно говорил он. — Впусти меня».

Она помотала головой, стряхивая наваждение. «Ну вот, нервишки шалят», — подумала Доун, отошла от окна — и тут же наткнулась взглядом на портрет из коллекции Голоса. Тоже не слишком-то успокаивающее зрелище.

Женщина на картине напоминала даму при дворе Елизаветы Первой — высокий накрахмаленный воротник наполовину расстегнут, тесемки корсета распущены. Влажные розовые губы приоткрылись в ожидании поцелуя, непокорные локоны выбились из прически, полуприкрытые глаза смотрели прямо на Доун. Так и впились.

Внезапно в кабинете раздался какой-то звук, едва различимый за шумом ветра. Похоже на томный вздох. Ненасытное тело тут же напряглось и затрепетало.

Доун встряхнулась, вышла из кабинета и направилась к лестнице. Ее не покидало странное ощущение — казалось, что за картинной страстью в глазах женщины скрывалось сочувствие. К ней, Доун.

«Пора уносить ноги из этого дома, — подумала она. — Тут кто угодно свихнется».

Провожаемая темнотой, она сделала шаг, другой…

Где-то рядом мелодично зазвенели стеклянные подвески. Доун застыла как вкопанная.

«Доун…»

Внутрь хлынуло тепло, струйками спустилось ниже, и она почувствовала, что расслабляется — впервые с тех пор, как…

Скрипнула дверь, и темноту прорезала узкая полоска света.

Как зачарованная, она пошла на свет и, уронив пакеты со льдом, толкнула дверь. Дверь со скрипом открылась, и Доун вошла внутрь.

Комната, в которой она очутилась, походила на будуар: диваны, прозрачные занавеси, ширма с азиатским орнаментом, люстра с хрустальными подвесками… И картины. Два портрета: женщина экзотической внешности в распахнутых ветром одеждах и полуобнаженная японка, на голой спине которой выведены символы кандзи. Третья картина оказалась пейзажем — пустынный пляж, прозрачное голубое море.

Доун опустилась на атласную, пахнущую жасмином кушетку. Словно опомнившись, дверь захлопнулась.

В тот же миг Доун услышала Голос:

— Мне показалось, что ты измучена. И не только физически.

Доун поискала глазами колонки, но ничего похожего не обнаружила.

— Я думала, вы исчезли до завтра, — прошептала она.

— Как видишь, я еще здесь.

Она вздрогнула и посмотрела по сторонам. Пусто. «Измучена», — мысленно повторила она, и глаза тут же начали слипаться. Он прав. Она совсем измучилась.

— Я все равно не отступлюсь, — прошептала Доун. — Мне просто нужно немножко…

— Знаю.

Где-то рядом прошелестел легкий, как дыхание, ветерок.

Что это? Снова гипноз?

От одной мысли о том, что Голос попытается проникнуть в ее мысли, Доун начала закипать. Но при этом она отлично помнила приятные ощущения, которыми сопровождался прошлый сеанс. Помнила испытанное удовольствие, так похожее на физическую разрядку, о которой она мечтала весь вечер.

Она зажмурилась.

— Покой бы мне не помешал.

И снова взметнулся ветерок — уже чуть ближе.

— Доун, почему ты не сопротивляешься? Это должно стать для тебя рефлексом.

— Привыкну. Но ведь это совсем не одно и то же — атака вампира и… — Тело ныло от предвкушения.

— Значит ли это, что я получил твое согласие? — спросил он.

Показалось, или в его вопросе и правда прозвучало волнение?

Доун помедлила — остатки гордости не позволяли ей согласиться сразу. Но искушение было слишком велико. Покой. Блаженство. И любимый ее наркотик — забвение.

— Да, — сдалась она и облегченно вздохнула. — Но вы уберетесь вон по первому моему слову, хорошо?

В следующий миг чужое сознание затопило все существо девушки. Возбуждающее, блаженное тепло разливалось по телу неторопливыми волнами, то накатывая, то отступая в мерном, убаюкивающем ритме.

Открыв глаза, она обнаружила над собой небо. Солнце ласкало кожу, под спиной похрустывал мокрый песок.

Послышался нарастающий гул, и в следующую секунду в берег ударила волна, окатив Доун фонтаном брызг.

С ленивым удивлением девушка поняла, что ее окружает пейзаж, изображенный на одной из картин. Доун словно превратилась в одну из томных красоток, застигнутых врасплох неведомым художником.

А может быть, это просто бред усталого мозга.

Голос звучал ниоткуда и отовсюду сразу.

— Расскажи мне о Лонигане.

Стоп. Она впустила его вовсе не для этого. Ей хочется не расспросов. Ей хочется забыться.

Она поглубже зарылась в песок, раздвинула ноги навстречу набегающей волне.

Мэтт Лониган.

Она мысленно нарисовала картинку: вот он, рядом с ней — тело блестит в лучах солнца, и видно каждую прилипшую песчинку… каждый мускул в его поджаром теле, с которого капает вода… стекает на нее… Она заставила его наклониться, накрыть ее своим телом и скользнуть ниже… еще ниже… вот его губы уже касаются ее живота. Он целует ее, а потом ведет языком вниз, проникает внутрь… Доун выгнулась и сжала пальцы, набрав целые пригоршни песка.

Она вытянула шею — хотелось видеть его, смотреть, как его голова движется у нее между ног. Но вот он поднял голову и…

Волна обрушилась на песок и начисто смыла его образ. Раздался мстительный хохот.

— Что, ревнуешь? — Прибой с шелестом отступил.

Смех тоже угас.

— Да, ревную.

Новая волна щекотно пробежала по бедрам, вспенилась и закружилась между ног. Доун ахнула и зажмурилась.

Легкое дуновение, скользнувшее по коже, подсказало ей, что на этот раз удовольствием она обязана ему. Голосу.

— В жизни ты гораздо лучше, чем на фотографиях, — сказал он.

Она почувствовала прикосновение к волосам. Он осторожно выпутывал пряди из резинки, выпуская их на волю — плавать по волнам, как у русалки.

— Я и представить себе не мог, что ты окажешься такой…

— Не надо. — Сейчас начнутся сравнения, все как всегда.

Нет уж, этого она не вынесет.

— Нет. Ты светишься изнутри. Ты понятия не имеешь, как это действует на людей вроде меня. Доун, я могу научить тебя многому, проявить наконец твои…

Прикосновение стало ощутимее, словно теперь вдоль тела скользили руки, обводя и запоминая каждый изгиб. Шрамы — профессиональные трофеи — пропали, словно их и не было. Она ощущала ласки каждой клеточкой кожи.

Чувственное поклонение бесплотного партнера заставило Доун остро почувствовать свою женственность. Каждый раз, когда такое случалось, ее сердце наполнял восторг — когда она шла мимо толпы каскадеров или ловила на себе восхищенные взгляды. Что и говорить, приятно быть женщиной в мире, в котором господствуют мужчины.

Правда, потом она вспоминала, что ей никогда не сравниться с Эвой.

Но на этот раз все было иначе. Сейчас ей не нужно соперничать с призраком. Сейчас она желанна благодаря тому, что у нее внутри, тому, что…