Наталия Кочелаева - Зона индиго

Некоторые из новичков были буйными, некоторые – затюканными, но учились все одинаково худо. Но после экскурсии в скалу Кошачью они перестали выделяться среди аборигенов «Лучика». Мария Тимофеевна не знала, что и думать. Она вообще как-то потерялась, утратила бойцовские качества и командный голос. Вроде и ни к чему грозиться и орать, если все в «Лучике» идет путем, верно? Полюбила сидеть в саду на скамеечке, читать романы, мечтать и дремать. О чем думала она, греясь в ласковых лучах осеннего солнышка? О своей ли незадавшейся личной жизни? О том ли, что вот и красива была в юности, да и сейчас еще очень ничего, а не польстился никто? Или дело в характере, резка и своенравна была с младых ногтей, а мужики любят хозяйственных тихонь?

О чем мечтала Большая Медведица, когда погружалась в сладкую дремоту, где витала она? Но однажды ей не дали вздремнуть – пришел Витя Дорожный и разбудил. Тон мальчика встревожил директрису, а еще пуще напугало ее сказанное. Он лазил в скалу Кошачью, один? Какое вопиющее безобразие! Что? Клад? Какой клад? Все это фантазии!

Однако пошла за мальчиком. Ей не было страшно, она привыкла к официальному единовластию своему, к всемогуществу. Но когда вступила в проем незаметно для нее раскрывшегося тайного, темного хода, какая-то жуть навалилась. От идущего рядом мальчишки веяло силой и уверенностью, он явно не в первый раз сюда шел, хотя заросли шиповника возле скалы еще более буйно разрослись, скрыли протоптанную дорожку.

– Не бойтесь, – шепнул Витя. – Уже близко…

То, что увидела она, было страшно. Не в сверкающий несметными богатствами чертог вступила Мария Тимофеевна, но в преддверие ада, в зловонный склеп, насыщенный запахом тления и гнили. Камень сочился сукровицей, и в зловещей тишине слышались предсмертные, безнадежные жалобы и стоны. Она не успела вскрикнуть, не успела помыслить о бегстве, она не успела рассмотреть существа, поднявшегося им навстречу со своего ложа. Мелькнуло только в зеленоватом полумраке огромное гибкое тело, тело полукошки-полузмеи, и на оторопевшую директрису уставилась звериная морда, бывшая гнусной пародией на человеческое лицо… На женское лицо. И за секунду до того, как предаться всей душой непостижимому обаянию существа, женщина успела внутренним оком прозреть истинную его сущность, непостижимую и несказанную, невыразимую даже в мыслях.

«О господи, это самка! Это самка, и она голодна!» – вот все, что успела подумать женщина.

И тут же все вокруг волшебным образом преобразилось.

Когда Виктор Иванович Орлов, бледный, с блуждающими глазами, встал на пороге детдомовской столовой и услышал тихий голос сына, окликавший его, он не понял и не расслышал того, что звучало в этом голосе.

Мальчишка был испуган, но пытался преодолеть свой страх. Витя сразу же понял, что его увезут из Лучегорска. Увезут из-под ласкового, пристального взгляда Эйи, которая с каждым днем становилась все сильнее, и могла уже видеть сквозь толщу камня, и могла уже дарить такими милостями, о которых раньше и помыслить было нельзя! Его увезут в обычную жизнь, он станет мальчиком, каких много, и запрягут в лямку обыденности, и будут пичкать сладковатой кашицей родительской любви! Он мог бы воспротивиться этому, мог бы отказаться от отца, наврать с три короба, уцепиться за порог дома. Мария Тимофеевна пособила бы ему, она теперь своя, наша! Отчего же он этого не сделал? Хотел, а не сделал и даже сам окликнул отца? Оттого что знал – так надо. Разлука будет короткой, странствие недолгим. Он вернется и, быть может, приведет с собой еще кого-нибудь. Отца, или мать, или обоих. Богиня окрепла, ей требуется больше пищи.

Вдали от скалы Кошачьей Вите сразу стало хуже. Он вдруг с болью ощутил, как хрупко и несовершенно его тело, сколь подвержено оно усталости, слабости и болезням… Удаляясь от благотворного влияния Эйи, он терял и нечто большее, чем физическое совершенство. Незаметно исчезали и другие дары. Он все так же слышал мысли людей, окружавших его, но теперь это были только невнятные шорохи, а влиять на эти мысли стало сначала трудно, а потом невозможно. Исключение составлял отец – вероятно, потому, что успел-таки глотнуть лучегорского воздуха. Но эта позорная слабость, эта зависимость от взрослых, это ощущение жизненного тупика!

В новой жизни ему понравилась только сестренка. Ему понравилось уже само то, что она была – хоть кто-то младше и слабей его! Ему понравился и ее характер. Небалованная, тихоня, кропотунья, все что-то возилась со своими лоскутками. А главное – в ней было так много того, что требовалось Эйе, она одна могла бы вернуть богине все ее былое могущество, утраченное за долгие годы сна и бездействия… Лиля, дурочка, тихоня, любила всех и вся. Любила мать, которая то душила ее в объятиях, то холодно отворачивалась. Любила отца, но тот был к ней совершенно равнодушен. Любила бабушку, мамину маму, которую никогда в жизни не видела, но писала длинные ласковые письма. Лиля кидалась с объятиями на бродячих собак, гладила каждую блохастую кошку, бормотала нежности толстым помойным голубям – и собаки не кусали ее, кошки ластились, а голуби клевали крошки из ее ладоней. И мальчишка решился – под видом безобидной волшебной сказки рассказал сестрице о доброй фее по имени Эйя…

Но глупая девчонка не поверила ему! Она выслушала сказку, полностью приняв ее на веру, как сделал бы любой ребенок, но не обрадовалась, не принялась мечтать, как здорово было бы встретиться с добрым и всемогущим божеством, но испугалась и расплакалась. Она не смогла объяснить, что ей внушило такой страх, и Витя понял: она чужая. Совсем чужая, другая, она принадлежит иной породе и никогда, если даже от этого будет зависеть ее жизнь, не поклонится Эйе. А значит, ее потенциал, ее скрытая мощь может быть использована против богини. И ничего с этим уже не поделаешь.

Он тосковал. Он исходил тоской, она проступала сквозь все поры его тела, истекала из глаз, циркулировала в крови. Ему казалось, что он разлучен с собственным сердцем. Незаметные, неведомые раньше болезни набрасывались на него, как хулиганы из-за угла. Его здоровье подтачивали и постоянные усилия внушить отцу мысль о необходимости уехать, вернуться в Лучегорск. Казалось, что усилия тщетны, но это было не так! Он воспринял его внушение, поддался ему! Немалую роль сыграли тут и какие-то неприятности у него на работе, и растущее охлаждение жены, и пошатнувшееся здоровье мальчика… Много скопилось обстоятельств, и все они, значительные и не очень, подводили Виктора Орлова-старшего к одному-единственному решению…

Триумф, однако, не удался. Жертвенный телец оказался слишком тощ. Отец не пригодился Эйе, хотя она и не отвергла его, позволила жить рядом с ней и с сыном. Рядом, но поодаль. Разумная доброта богини не позволяла ей отказываться даже от самого закосневшего грешника. Она была милосердна ко всем… но больше всего любила детей.