Челси Ярбро - Дорога затмения

Однако мы трудимся и будем трудиться, пока не получим известий от нашей высокочтимой и обожаемой госпожи. Стройка, правда, уже нуждается в древесине и тесаном камне, а рацион рабочих так скуден, что к вечеру многие едва держатся на ногах. Еще пара недель такого существования, и строительство само себя изживет. Мы просим рани учесть это и, не мешкая, обратить к нам свой благосклонный взор.

Да хранят нашу повелительницу боги, и да возрадуется она плодам их благоволения.

Дом темной громадой нависал над деревьями — безликий, тревожный. Ни одно из окон его не светилось, а огоньки коптилок в жилищах рабов напоминали рой светлячков, вьющихся подле дремлющего слона.

Сен-Жермен придержал уставшую лошадь, чувствуя, что и сам безмерно устал. Полдня в седле — это не шутка, особенно после длительных препирательств с Шола. Коротышка-купец вдруг заартачился и пошел на попятную, увидев сильно загримированного и переодетого Джелаль-им-аля, хотя недавно принял задаток и знал, что ему предстоит. Наконец пара пригоршней золота сделали дело, Шола отмяк и пообещал доставить мусульманина в Дели, в чем можно было не сомневаться, ибо основная награда ждала его там. Сен-Жермен испытал огромное облегчение, с души его свалился тяжелый груз, он гнал кобылку, предвкушая встречу с Падмири и лишенную тревожного ожидания ночь. Однако вид мрачного и словно бы опустевшего дома вселил в него прежние страхи. Он спешился, накинул поводья на ближайший сучок, затем ощупал висевшую справа катану. Так и есть: после скачки ножны сдвинулись с привычного места. Сен-Жермен осадил пояс на бедра и, удовлетворенно шлепнув лошадь по крупу, пошел через сад.

Неслышный, невидимый, словно ночной дух, он скользил мимо приземистых хижин. Там жили рабы, там слышались голоса. Молчаливая тень припала к одной из стен и застыла.

— …Не направлено против рани, — произнес надтреснутый старческий голос. — Если бы это было иначе, боги бы отвернулись от нашего княжества.

— Но они поклоняются Кали, — возразил раб помоложе. — Это сулит неприятности всем.

— Наша госпожа — дочь раджи. Ее не посмеют тронуть.

— Не кричите так громко, — устало прервал спорщиков кто-то.

— Тронут или не тронут, ответьте, куда она подевалась? — включился в беседу еще один голос, задиристый и совсем молодой.

В хижине воцарилось молчание. Сен-Жермен закусил губу. Рабы что-то знали, но что? Спустя минуту беседа возобновилась.

— Зачем бы тогда присылать к нам вооруженный отряд?

— Отряд прибыл со специальным заданием. За инородцами, а вовсе не за госпожой. — Новый ленивый раскатистый голос явно принадлежал старшему из рабов. Не по возрасту, а по положению в доме. Иерархия соблюдалась и здесь.

— Почему же в таком случае они забрали лишь одного инородца, а госпожа наша вообще неизвестно где?

— Она — с другим инородцем. Бхатин сказал, что тот ее околдовал и творит с ней все, что захочет.

Рабы дружно расхохотались. Всех, видимо, забавляло то сложное положение, в какое попала их госпожа.

— Вооруженные люди забрали обоих — и слугу колдуна, и госпожу, — важно промолвил старик.

— А алхимик удрал, — добавил тоненький голосок. Сен-Жермен опознал его — он принадлежал евнуху, охранявшему покои Падмири.

— Он ведь с Запада, там все мужчины трусливы и вероломны.

— Он не мужчина, — возразил задиристый раб. — Один военный сказал, что он — порождение Шивы.

И снова молчание, теперь уже напряженное. Шива — владыка миров, повелитель как живых, так и мертвых, одним дыханием сокрушающий горы, всех восхищал и всех ужасал.

— Госпожа бы заметила это, — пробормотал старик, но остальные зашикали на него.

Сен-Жермен еще постоял у окна, но ничего толкового не услышал. Рабы перескакивали с темы на тему, их разговор походил на чириканье воробьев. Что же произошло, пока он ездил к Шола? В дом Падмири нагрянули вооруженные люди. Что за люди? Стражники Тамазрайши? Почитатели Кали? Или мстители, посланные султаном? Похоже, они никого не убили, но увели с собой Руджиеро. Зачем увели? Куда? Пришельцы хотели захватить и его самого. Почему? И куда подевалась Падмири? Неужели они осмелились арестовать родственницу княгини? Или решились на что-то похуже? Сен-Жермен задрожал. Еще вчера он забавлял ее песенками — греческими и франкскими, и она пыталась ему подпевать. Как мило звучал ее голос! Как весело они хохотали над ее постоянными ошибками в произношении незнакомых ей слов! И вот теперь все это разрушено. Падмири исчезла, а сам Сен-Жермен не знает, что думать и что предпринять. Ему вдруг отчаянно захотелось выдернуть хоть кого-нибудь из ветхой лачуги и трясти до тех пор, пока из него не посыплется правда, но это был бы провал. Рабы не хранят секретов. Что знали, они сказали, а своей идиотской выходкой он бы просто-напросто обнаружил себя. Приходилось признать, что рассчитывать ему особенно не на кого. Сен-Жермен мысленно выбранился, и это странным образом его подбодрило. Что бы ни произошло с Падмири и с Руджиеро, подумал он, успокаиваясь, бери ноги в руки и выясняй это сам.

Рабы продолжали болтать, но Сен-Жермен уже двигался к дому. С хищной грацией черной пантеры он перемахнул через смутно белеющую во тьме балюстраду и оказался на террасе, примыкающей к покоям Падмири. Из гостиной не доносилось ни звука, но дверь была приоткрыта. После секундного колебания Сен-Жермен взялся за ручку и потянул ее на себя. Дверь распахнулась, он впрыгнул в комнату и, чтобы обескуражить возможных противников, закружился волчком, постепенно перемещаясь к дальней стене.

В комнате не было никого, как не было никого и в прихожей. Безмолвие — безучастное, равнодушное — царило и в коридоре, и в спальне Падмири. Они — Сен-Жермен ощутил это кожей — ждали его не здесь. Кто они — определить было пока затруднительно, однако, где прячутся эти люди, он уже мог бы сказать. Лаборатория — вот где расставлены сети. Алхимик должен вернуться в лабораторию — именно к этому, и единственно к этому, выводу должна была привести тупая логика их размышлений. Они затаились там.

Кто он такой, чтобы разочаровывать их? К тому же у него к ним накопились вопросы. Сен-Жермен вышел в прихожую и остановился в раздумье. Как подступиться к жаждущим его крови охотникам, не угодив при этом в ловушку? Он глянул на потолок.

И получил подсказку, дававшую ключ к решению практически неразрешимой задачи, ибо концы толстых балок, входящих в стену, были несколько искривлены.

Само по себе это мало что значило, однако в местах искривления доски потолочной обшивки немного сместились. Сен-Жермен усмехнулся своим мыслям и шнуром, сорванным с рукава венгерской охотничьей куртки, примотал ножны катаны к бедру. Дельце могло выгореть. Он разбежался, резко подпрыгнул и черной свечкой взмыл к потолку. Цепкие пальцы его вошли в щель между обшивкой и балкой. «Ты еще ловок, — мелькнуло в мозгу. — Вот ты висишь, а теперь давай-ка прикинем, что тут возможно сделать еще». Но на прикидки не было времени. Сен-Жермен раскачался и ударом ноги разметал ослабшие доски в стороны, уцепившись за край одной из них носком сапога. Появилась возможность освободить правую руку, с ее помощью он расширил образовавшийся в обшивке проем, потом, извернувшись, заполз в него и несколько минут лежал без движения, опасаясь, что хлипкий настил не выдержит его веса. Настил выдержал, и Сен-Жермен пополз дальше, забирая к гостевому крылу. Под локтями шуршали опилки, в голову набивались паутина и пыль, зато крысами тут и не пахло, и это с известной натяжкой можно было принять как за добрый, так и за предостерегающий знак.