Сергей Челяев - Новый год плюс Бесконечность

Надо ли сомневаться, что все друзья Вадима, в том числе и шустрый мышонок, немедленно помчались к елочным ветвям?! Развязка близилась.

Мари встретила родителей и постылого баронета в креслах, уже предупрежденная служанкой, бледная, неестественно выпрямившись, точно аршин проглотила. Она была готова бороться за свое счастье, хотя уж какое такое счастье может быть заключено в образе сломанной зубастой куклы для колки орехов? Поистине, это было известно единственно ей самой. И девушка была полна решимости дать отпор любому, кто вздумает покуситься на ее деятельную, сердобольную, всеобъемлющую жалость, из-под рваной полы которой, как ни крути, всегда осторожно выглядывает учтивое и неторопливое сумасшествие.

Первым вперед выступил советник. Отечески приобняв дочь пухлой рукой медика, далекого ныне от практических врачеваний, он вяло осведомился о здоровье и настроении Мари. После чего, не взяв на себя труда дослушать невразумительный ответ, торжественно и не без нотки преувеличенного пафоса провозгласил:

— Дочь наша, Мари! Сегодня мы имели с господином баронетом продолжительную и в высшей степени серьезную беседу. В ходе нее герр Монтаг дал нам решительное объяснение своих мотивов относительно нашей семьи и тебя, любезная Мари, в особенности. Доводы господина баронета, не скрою, произвели на нас с Мартой самое благоприятное впечатление. Планы его в высшей степени серьезны, практичны и, что особенно радует, добродетельны. Одним словом, господин Монтаг желает видеть тебя, наша милая Мари, своею женой. Мы с Мартою этому обстоятельству очень рады и готовы дать вам свое родительское благословение. Разумеется, после того, как будут улажены некоторые неизбежные в таком случае формальности.

Лжебаронет вежливо склонил голову. Вадиму, занимавшему теперь под елкой удобную позицию для обзора всей семейной сцены, показалось, что глаза заколдованного крыса торжествующе сверкнули. В эту минуту в дверном проеме неслышно возникла долговязая фигура в черном. Это был крестный Дроссельмейер. Он не сводил глаз с пылающей Мари и был, казалось, сильно встревожен.

— Со своей стороны, — бодро продолжил советник Штальбаум, — хочу отдать должное воспитанности и такту баронета, который, несмотря на известные между двумя нашими семействами, Штальбаумов и Монтагов, брачные соглашения, нашел возможность уделить этому тонкому вопросу столько времени… Одним словом, столько, сколько потребовалось с учетом всех печальных обстоятельств, и, прежде всего, твоей тяжелой и внезапной болезни, милая наша Мари. Это замечательно умный и благородный человек! И мы с Мартой от души надеемся, дочь наша, что ты благоприятно оценишь его душевные достоинства. Вкупе с титулом будущей баронессы, — крякнув, не преминул добавить советник Штальбаум.

В тот же миг Вадим явственно расслышал внутри своего естества короткий язвительный смешок, могущий исходить только с верхних еловых ветвей.

— Что ж, папенька, — пролепетала Мари. — Я чрезвычайно благодарна господину баронету и за его внимание, и… за такт. Но стать его женой… баронессой Монтаг… для меня… никак невозможно.

Что-то громко скрипнуло в зале. Скорее всего, это ожила на миг старая потрескавшаяся половица под ногою советника. Вадиму же показалось, что это в такт дружно и потрясенно скрипнули сердца Вольфганга и Марты Штальбаумов, услыхавших вдруг, как дала неожиданную и глубочайшую трещину их размеренная жизнь и благополучная судьба.

— Отчего же? — изумленно поперхнулся советник. Супруга немедленно уцепилась за его локоть, точно напоминая о необходимости держать себя в руках.

— Я его не люблю, — тихо сказала Мари.

Но сколько же хрупкой твердости было в ее голосе, сколько неуклонности и благородной решимости!

В первую минуту советник смешался, не найдя что сказать на столь недвусмысленный ответ. Однако ему на помощь немедленно пришла верная советница.

— Доченька, — всхлипнула Марта, — о чем ты говоришь?! Господин Монтаг хорош собой, у него прекрасные манеры, замечательная семья, достойная фамилия, наконец. Он делает нам честь своим предложением. Прислушайся к голосу разума. Для нас всех это — прекрасный вариант решения твоей судьбы.

— Для вас — возможно, — звонко отрезала Мари, — но только не для меня. Господину баронету Монтагу в моем сердце, увы, нет места. По-моему, он более нужен вам, дорогая маменька, как выгодная партия. Вот и берите его сами! Вместе с его титулом!

Фрау Штальбаум побагровела, как вареная свекла.

— Нет, Пресвятая Дева! Это совершенно невозможно! Это просто немыслимо!

— Отчего ж? — внезапно послышался тихий и спокойный голос. Несмотря на это, слова лжебаронета отчетливо разнеслись по всему залу. Даже Мари вскинула голову, прислушиваясь и испытывая безотчетное волнение. — Лично у меня эта забавная ситуация удивления не вызывает.

Лжебаронет обвел всех присутствующих саркастическим взглядом и тут же сочувственно улыбнулся девушке. Мимикой своего нового лица коварный крыс владел отменно, равно, как выяснилось, и лицемерием. К тому же родителей Мари он, видимо, заранее запланировал в качестве жертв своего красноречия.

— Поскольку, — продолжил он, — причина ее не менее забавна, хотя отчасти и трогательна. Мне вполне понятны чувства нашей милой Мари, связанные с объектом ее милой и наивной привязанности. Да-да, я говорю об этой кукле — старой, сломанной деревянной игрушке, в которой наша Мари сегодня, как мне известно, души не чает.

Родители переглянулись. Но в их глазах были только понимание и сочувствие словам лжебаронета; очевидно, слухи о глубокой привязанности их дочери к злосчастной игрушке дошли и до них.

— Но ведь это — только сегодня! — тонко улыбнулся крыс. — Завтра же Мари охладеет к своему щелкунчику, и тогда ей понадобится искать новую игрушку. А потом…

— Он — не игрушка! — гневно воскликнула Мари. — Ты никогда этого не поймешь. Как и все вы — сытые, довольные, не знающие бед и лишений.

Потрясенные родители Мари оскорбленно переглянулись, а крыс коварно усмехнулся.

— А у меня есть только он, — прошептала Мари и бросилась к елке. Она подхватила деревянную куклу и поспешно прошла к своему креслу. При этом родители сделали движение, точно намеревались расступиться перед ней, но дочь обошла их стороной, попутно бросив уничижительный взгляд на лжебаронета.

— Дорогая моя, — в сердцах, с подступившими к горлу слезами проговорила мать, — пойми же нас! Ведь никто у тебя не забирает твою игрушку. В конце концов, ты можешь потом держать этого… щелкунчика на туалетном столике. Или я уж не знаю… Впоследствии можно было бы его починить. Или, во всяком случае, хотя бы покрасить…