Сергей Челяев - Новый год плюс Бесконечность

«Ага, тут есть о чем поразмыслить на досуге», — мысленно прикинул Вадим.

А она вдруг сказала — спокойно и просто:

— Так что у меня к тебе предложение. Серьезное. Ты не хочешь переехать к нам?

— Что значит — к вам? — опешил Вадим. — В каком смысле?

— В самом простом, — тихо произнесла она, кажется, одними губами. — Чтобы жить вместе — я и ты. Ну, и Варька с нами, конечно.

С минуту он непонимающе смотрел на нее, а ее глаза смотрели на него. Потом понемногу опомнился.

— Это что… и есть твоя «очень простая, но важная вещь»?

Она молча кивнула, глядя на него преданными карими глазами.

— И ты что, считаешь, что для этого уже есть основания?

— Конечно, — сказала она. — Ведь тебе грозит опасность.

Они доехали до ее дома молча, в гулкой, полупустой маршрутке, которую швыряло на каждой ухабе. Слово прозвучало и требовало ответа. Но почему-то так выходило, что каждое из слов должно было прозвучать на «чужой территории». Как будто от вопроса до ответа пролег неблизкий путь — от одних окон до других дверей.

— Все повторяется? — она кивнула на двери своего подъезда. — Вчера было почти так же.

Он промолчал. Она тем не менее кивнула неизвестно чему и открыла дверь. Затем оглянулась. И он после секундного колебания вошел следом.

Квартира Натальи еще сохраняла следы вчерашнего веселья. На столе рассыпаны коробочки и тюбики красок. Кисти отмокают в пластмассовом стаканчике. На подоконнике и спинке дивана расстелены полосы толстой ворсистой цветной бумаги. Под столом — пара колпаков, усыпанных разноцветной клееной стеклянной пылью.

— Нет, — пробормотал Вадим, рассеянно оглядев комнату. — Ничего не повторяется.

— Отчего же? — улыбнулась хозяйка. — Снова день, и ты снова здесь. И я вижу тебя и слышу твой голос. Подумай, ведь это уже немало.

— Все другое, — проскрипел молодой человек тоном ворона-вещуна. — Вчера здесь был спектакль, феерия, маски… даже аплодисменты, по-моему, — сощурился он и слегка подфутболил носком мягкого шлепанца высокий картонный колпак. — А нынче…

— Вечор, ты помнишь, вьюга злилась… — усмехнулась Наталья. — Что же нынче явило тебе окно нового дня?

— Пьеса-то уже сыграна, — развел руками Вадим. — Зрители разошлись отсыпаться, театр закрыт. И только двое усталых актеров вышли на подмостки покурить и поговорить.

— О чем же они говорят? — близоруко сощурилась хозяйка.

— Уж не о придуманных историях, это точно, — меланхолично покачал головой Вадим. — О проблемах более реальных. Например, пьесе, у которой еще не написано конца. И сюжет гораздо серьезнее, нежели у всех предыдущих постановок. А прежде спасительная будка суфлера пустует — некому подать нужную, верную реплику. Я думаю, сейчас им обоим очень страшно, только они при этом старательно не хотят подать вида.

— Может быть, — задумчиво произнесла Наталья. И упрямо мотнула головой. — Но ты все равно не прав, с самого начала своего трагического монолога.

И улыбнулась.

— Интересно, почему? — с ленивым интересом сумрачно произнес Вадим.

— Да потому что все на свете рано или поздно повторяется. Даже ваш спектакль.

— Как фарс или уже — трагедия? — усмехнулся молодой человек.

— Кончай ты эти аналогии и выкрутасы, — в сердцах произнесла женщина и тут же улыбнулась, как сквозь невыплаканные слезы. — Я тебе говорю на полном серьезе: вашу пьесу я уже видела. И не раз, между прочим.

— Ты это о чем? — вконец запутался молодой человек.

— Да о «Щелкунчике». О постановке, которую вы вчера тут показывали нам с Варькой! — задорно подбоченилась Наталья. — Надеюсь, ты не станешь утверждать, что это — ваша авторская пьеса?

— Ну… в общем, да, не совсем, — согласился Вадим. — Она на основе старой стэмовской миниатюры…

— Которая, между прочим, давно известна в самых разных институтах, — добавила женщина. — Ее ставили и у нас, театр студенческих миниатюр на факультетской сцене. Конечно, текст был немного другой, не было всех этих дешевых голубоватых приколов…

— Сейчас, между прочим, дети знают побольше нашего о теневых сторонах жизни, — виновато, но убежденно ответил Вадим.

— Да ерунда это. Я вовсе не о том! — усмехнулась Наталья. — По сути точно такой же сценарий делали ребята в нашем институте. Был у нас такой СТЭМ «Радар». И, между прочим, мне тогда прочили роль Маши!

— Ого! — похвалил ее молодой человек. — А что, премьера не состоялась?

— Почему же? Состоялась, — пожала плечами Наталья. Она опустилась на стул и произнесла уже совсем иным тоном: — Только играла Машу другая. Режиссер наотрез отказался утверждать меня. И потому на роль взяли одну разбитную и отвязную девицу. Мы даже не были с нею знакомы.

— В театре так бывает, — кивнул Вадим. — И в жизни тоже.

— Угу, — подтвердила Наталья. — Театр убедил меня, что на сцене я — бездарь. А помогла ему в этом жизнь — в лице моего мужа. Он-то как раз и был режиссером того треклятого СТЭМа. Очень умным и правильным.

— Понятно, — протянул Вадим и тут же возмущенно вскинул голову. — Это что же: выходит, ты вчера делала вид, что тебе все нравится, все в новинку. А на самом деле… О, женщины, вам имя…

— Ну, вот еще, глупости! — сердито огрызнулась женщина по имени Вероломство. — Мы с Варькой были как раз в полном и абсолютном восторге. Я даже с трудом узнала эту миниатюру в вашей интер… трепации. Твои друзья были выше всяких похвал. Да и ты — тоже на высоте. Нашему бы СТЭМу тогда — да такую голову!

— Да ладно, чего там, — смущенно отмахнулся Вадим, однако не сумел скрыть польщенной усмешки. — Просто на меня вчера вроде как накатило, после того, как мы с тобой утром познакомились и тут же расстались. Несправедливо же это! Да и мужики поддержали…

— Вы просто добрые деды морозы! Настоящие волшебники, — убежденно заявила Наталья, после чего взгляд ее посерьезнел.

— Ну, что ты скажешь?

Он пожал плечами.

— Не знаю… Во всяком случае, пока не вижу повода так… спешить.

— И это говорит мужчина? Который к тому же мне нравится? — усмехнулась она. — Вот уж никогда бы не поверила.

— Я тоже, — смущенно пробормотал Вадим.

— Знаешь, — она аккуратно расставляла на столе все для чая: открывала варенье, нарезала булочку, поднимала крышку масленки над чистым желтым бруском с выступившими прозрачными каплями влаги. — Я ведь очень хорошо представляю сейчас твои мысли. И мне кажется, ты пытаешься уйти в самозащиту, как в скорлупу. Это когда ударишься обо что-то ногой, и с такой силой, с такой болью, что аж до слез. В первую минуту даже страшно снимать ботинок, заворачивать носок… А он-то уже начинает предательски прилипать к пальцам, это ведь кровь, настоящая. И страшно увидеть масштаб разрушений…