Вольфганг Хольбайн - Сердце волка

Штефан и в этот раз ничего не ответил. Они и так уже были одеты во все самое теплое из тех вещей, которые привезли с собой: сине-оранжевые полосатые лыжные костюмы для семейной пары, которые они купили, собираясь в свой первый — и последний — совместный зимний отпуск лет пять назад, зимние сапожки и перчатки, гармонирующие по цвету с костюмами. Когда они две недели назад упаковывали свои чемоданы, Ребекка не смогла удержаться от язвительной реплики, однако он настоял на том, чтобы взять с собой эту громоздкую одежду. Теперь же они были весьма рады, что все-таки взяли ее с собой: без этих костюмов с теплой подкладкой они, наверное, еще несколько дней назад замерзли бы во сне. Термин «центральное отопление», по-видимому, еще не вошел в лексикон жителей этой местности, зато в нем было множество слов, характеризующих понятие «зима».

Штефан подошел к стоявшему у окна большому сундуку, в котором хранились их вещи, открыл крышку и достал сумку со своей фотоаппаратурой и магнитофоном Ребекки. Когда он открыл магнитофон, чтобы на всякий случай поменять батарейки на новые, Висслер сказал ему:

— Зря стараетесь!

Штефан уставился на Висслера.

— Что?

— Я про магнитофон. Вам нельзя брать его с собой. Да и фотоаппарат тоже.

— Что это значит? — Штефан был удивлен.

— Это значит: нельзя фотографировать, — ответил Висслер. — И записывать на магнитофон тоже нельзя. Таковы условия.

— Чьи условия? — раздраженно спросил Штефан.

Казалось, что ему не хотелось верить тому, что он сейчас услышал.

— Баркова, — пояснил Висслер. — Вы сможете с ним поговорить — но без всей этой аппаратуры.

— Вы что, спятили? — сдавленно спросил Штефан. — Или, может, вы забыли, что мы здесь как раз для того, чтобы сделать снимки и записать материалы для репортажа. Я — фотограф, а моя жена — журналист.

— Весьма сожалею, — сказал Висслер таким тоном, что его слова можно было принять за плоскую шутку. — Именно такие условия поставил Барков. Вы можете взять у него интервью. Однако без фотографирования и без записи на магнитофон. Если вас это не устраивает, то нам остается разве что убраться восвояси.

— Вы сами не понимаете, что говорите! — вспылил Штефан. — С таким же успехом мы можем вернуться домой вообще без материалов. Интервью с майором Барковым? Замечательно! Но если у нас не будет какого-либо подтверждения, то это будет равносильно материалу, высосанному из пальца! Нам никто не поверит!

— Это — ваша проблема, — невозмутимо ответил Висслер и пожал плечами. — Я не выдумывал этих условий. Я просто сообщил вам о них.

— Немного поздновато, не так ли? — съязвила Бекки.

Она вздохнула, удрученно покачала головой и, покрепче натянув одеяло на плечи, поднялась на ноги. Висслер, снова пожав плечами, промолчал.

— Даже и не подумаю! — Штефан разозлился. — Мы не для того проделали весь этот путь, чтобы…

— Смирись, — Ребекка успокаивающе положила ладонь ему на предплечье. — По крайней мере, мы сможем с ним поговорить. Все же лучше, чем вообще ничего.

Штефан в полной растерянности уставился на жену. В течение нескольких секунд внутри него шла борьба между гневом, растерянностью и… еще каким-то чувством, которому он не мог найти точного названия, хотя оно, пожалуй, было еще хуже, чем предыдущие два, вместе взятые. И тут он увидел затаенные искорки в глазах Ребекки — это был почти неуловимый предупреждающий взгляд, который Висслер не смог бы заметить, даже если бы посмотрел сейчас Ребекке прямо в глаза. Однако для Штефана смысл этого взгляда был так же понятен, как если бы Ребекка заявила об этом громким голосом.

— Хорошо, что по крайней один из вас — благоразумный человек, — сказал Висслер. — Кстати, если вас это заинтересует, я вполне готов изложить на бумаге все, что увижу или услышу… за умеренное вознаграждение, само собой разумеется.

— Само собой разумеется! — произнес Штефан самым враждебным тоном, на какой только был в этот момент способен.

Висслер пожал плечами.

— Нужно понимать ситуацию. Вы ведь сами сказали, что платите мне не так уж много.

Штефан впился в Висслера взглядом, но продолжать перебранку у него не было никакого желания. Поэтому он — гневным и излишне сильным движением — запихнул свою фотоаппаратуру и магнитофон Ребекки обратно в сундук и захлопнул крышку.

— Мы еще поговорим об этом, — пробурчал он.

Висслер промолчал.

Штефан сунул ноги в сапоги, вытащил из кармана куртки перчатки и уже начал было натягивать их на руки, но передумал, снял перчатки и подошел к Ребекке, чтобы помочь ей. Ее движения были точными и целенаправленными, однако достаточно медленными для того, чтобы Штефан смог понять, скольких усилий они требуют от Ребекки.

— С тобой все в порядке? — спросил он. — Может, будет лучше, если ты…

— Останусь здесь? — перебила его Ребекка. Она решительно покачала головой. — Только через мой труп.

Штефан не оценил шутки.

— Это может стать реальностью намного быстрее, чем ты предполагаешь, — сказал он. — Ты больна, а впереди у нас долгий утомительный путь.

— У меня лишь небольшой жар, — ответила Ребекка, пожимая плечами. — Я переносила и не такое.

Лицо Штефана было озабоченным. У Бекки был не просто «небольшой жар». Ее глаза были мутными, и от нее дурно пахло — по всей видимости, не только из-за болезни, но и оттого, что она уже трое суток не снимала с себя одежду. Ее волосы утратили свой естественный блеск и были похожи на почерневшую солому, а руки слегка дрожали. Когда Штефан их коснулся, то с ужасом почувствовал, какой горячей и сухой была кожа Ребекки.

— У тебя сильный жар, — произнес он серьезно, — а не «небольшой». Это может быть воспалением легких.

— На этот случай люди придумали пенициллин, — сказала Ребекка. — Успокойся. Вот закончим здесь свои дела, и тогда уже можешь тащить меня к каким угодно врачам. Упираться не буду. Но сначала я все-таки возьму это интервью!

Висслер прокашлялся. Этот разговор становился для него неприятным.

— Я… подожду снаружи, — проговорил он, запинаясь. — А вы поторопитесь, хорошо?

Они дождались, когда он выйдет из комнаты. Затем Ребекка подошла к сундуку, подняла его крышку и несколько секунд что-то лихорадочно искала.

— Что ты задумала? — поинтересовался Штефан.

Ребекка выпрямилась и с торжествующим видом помахала маленькой коробочкой серебристого цвета размером чуть больше зажигалки — это было звукозаписывающее устройство, представляющее собой электронный эквивалент кассетного магнитофона. Оно позволяло сделать запись длительностью где-то в полчаса и было снабжено сверхчувствительным микрофоном — таким чувствительным, что, если положить его, например, в закрытый карман куртки лыжного костюма, оно сможет записать каждое слово, которое прозвучит в радиусе десяти метров. Бекки купила его во время своей поездки в Англию два года назад. Она случайно натолкнулась на это устройство в одной из тех несусветных лавочек, которые встречаются только в Лондоне и в которых можно приобрести всякую всячину, начиная с полного комплекта шпионского снаряжения и заканчивая кофейными чашечками, которые при каждом глотке издают мелодию часов на башне Биг-Бен, — в общем, все, кроме действительно полезных вещей. Как Штефану было известно, Ребекка еще ни разу не пользовалась этим устройством.