Вольфганг Хольбайн - Сердце волка

«Неужели это и в самом деле так?» — напряженно размышлял Штефан. Неужели Уайт всего лишь искусно манипулировал Штефаном, чтобы добиться того, что сейчас с ним и происходит? А зачем?

Уайт с улыбкой покачал головой, поднял руку к панели с кнопками и снова привел лифт в движение.

— На этот раз вы явно ко мне несправедливы, Штефан, — сказал он. — Впрочем, я вас не упрекаю. Я на вашем месте реагировал бы точно так же. Тем не менее я приехал лишь для того, чтобы справиться о вашем самочувствии. А еще я хотел взглянуть на ребенка.

— На Еву?!

Вопросительное выражение на лице Уайта подсказало Штефану, что в том статистическом учете, который он мысленно вел, ему нужно поставить себе еще пару минусов. Его сальдо, похоже, становилось устойчиво отрицательным. Даже если он не сболтнул сейчас ничего лишнего, все равно было о чем беспокоиться: в последние несколько дней уж слишком много людей интересовались Евой.

— Вы уже дали ей имя.

Лифт остановился. Двери открылись, и Уайт отступил на полшага назад, пропуская Штефана. Увидев, что Штефан даже и не шевельнулся, он пожал плечами и первым вышел из лифта. Штефан мимоходом подумал, что кнопку нужного им этажа нажал Уайт, а не он. Стало быть, Уайт знал, в каком отделении находится Ребекка. Возможно, он даже знал номер ее палаты.

— Вы считаете, что поступили разумно?

— Что вы имеете в виду?

— Вы дали ребенку имя, — пояснил Уайт, дождавшись, когда Штефан выйдет за ним из лифта в коридор. Он без малейших подсказок со стороны Штефана пошел в нужном направлении. — Я не сообщу вам ничего нового, если скажу, что человеку обычно труднее расставаться с вещами, имеющими имя.

— С вещами? — Штефан старался говорить как можно более пренебрежительным тоном, однако чувствовал, что у него это не получается. — Мы говорим не о вещи, а о человеке, Уайт.

Американец пожал плечами.

— Разница не такая большая, как вы думаете. Вопрос здесь не только в праве собственности. Впрочем, пожалуй, я с вами соглашусь. Мне нужно было выразиться как-то иначе. Пожалуйста, извините. Ваша супруга все еще намерена оставить ребенка у себя?

— Мы собираемся удочерить Еву, — подтвердил Штефан.

Он сам удивился тому, как легко с его губ слетело слово «мы», но не стал особо раскаиваться. В конце концов, он сейчас разговаривал с Уайтом, то есть с человеком, в присутствии которого слово «правда» утрачивало изначальный смысл.

— Меня это не очень удивляет, — сказал Уайт. — Однако я надеюсь, что вы, по крайней мере, хорошо себе представляете, во что ввязываетесь.

— Что вы имеете в виду?

— Вам придется многие месяцы обивать пороги различных инстанций. А может, на это уйдут годы.

Слова Уайта прозвучали довольно искренне, но Штефан не обратил на них особого внимания: он уже не раз слышал от этого человека вроде бы искренние слова, которые на поверку оказывались лукавством.

Они подошли к палате. Уайт постучал, но не получил никакого ответа: тяжелая дверь просто поглотила стук. Штефан молча обогнул Уайта, подошел к двери и открыл ее. Заглянув внутрь, он слегка вздрогнул от неожиданности — явно не очень приятной. Ребекка была не одна: возле ее кровати стоял инспектор Дорн, а к подоконнику, сложив руки на груди, прислонился Вестманн, который тут же с угрюмым видом стал быстро переводить взгляд с Ребекки на Штефана и обратно, как будто надеялся по их мимике или жестам узнать то, что они старались скрыть. Ни Ребекка, ни полицейские абсолютно не удивились появлению Штефана. Тот в свою очередь секунду всматривался в лица полицейских, пытаясь понять, знают ли они о небольшом «голливудском» приключении, которое произошло с ним по дороге в больницу. По выражению их лиц это нельзя было определить. Штефан решил не рассказывать им о случившемся — по крайней мере пока.

Как только Ребекка увидела Уайта, который вошел в комнату, закрыв за собой дверь, выражение ее лица тут же изменилось. Она резко выпрямилась, продолжая сидеть на кровати.

— Господин Мевес! — Дорн шагнул навстречу Штефану и протянул ему руку.

Штефан нарочито проигнорировал его жест.

— Что… что вы здесь делаете? — удивленно спросил он.

— Вы же сами звонили мне на работу и хотели со мной поговорить, — пояснил Дорн.

— Причем срочно, — добавил Вестманн. — Что ж такого срочного вы хотели сообщить?

Штефан открыл рот, сам еще толком не зная, что скажет в ответ. Он уже начал сомневаться, что ему следует рассказывать о Соне и ее странных братьях полицейским, не говоря уже об Уайте. Впрочем, Дорн невольно дал ему немного времени на размышления, кивнув на американца.

— А почему бы вам не представить нам своего спутника?

— Моя фамилия Уайт, — ответил тот по-немецки, но с отчетливым американским акцентом.

Он поспешно обогнул Штефана, протянул левую руку и не скрыл усмешки, наблюдая за неуклюжей попыткой Дорна пожать его руку своей правой рукой.

— Я — сотрудник американского посольства.

Дорн нахмурился и, оставив в покое руку Уайта, повернулся с удивленным выражением лица к Штефану.

— А, вы пустили в ход тяжелую артиллерию! — заметил Дорн.

Штефан поначалу даже не понял, что имел в виду Дорн. Уайт оказался сообразительнее и, энергично покачав головой, изобразил на своем лице такую безупречную улыбку, что даже Штефан невольно оценил его искусство дипломатии.

— Вы ошибаетесь, уважаемый господин…

— Дорн, — холодно подсказал инспектор.

— …господин Дорн. Я не знаю, что здесь произошло и не имею к этому абсолютно никакого отношения. Мы с господином Мевесом случайно встретились в подземном гараже.

— И в больнице вы оказались совершенно случайно, — вмешался Вестманн.

— Вовсе нет. Я приехал для того, чтобы попрощаться со Штефаном и Ребеккой. Я послезавтра уезжаю в Штаты.

— А они что, ваши друзья? — спросил Дорн.

— Ну не то чтобы большие друзья, — начал Уайт. — Мы познакомились на обратном пути из Боснии, и мне не хотелось бы уезжать, не сказав им «гуд-бай».

— Совместные приключения сплачивают людей, не так ли? — заметил Дорн. — Это вполне объяснимо. Господин Мевес мне об этом рассказывал.

Дорн был прекрасным актером. Его слова прозвучали настолько естественно, что даже Штефан невольно на пару секунд задумался над тем, что же он, черт возьми, рассказывал Дорну, хотя до этого был уверен, что ничего не говорил ему по этому поводу.

Однако и Уайт прекрасно владел собой. Ничто ни в выражении его лица, ни в манере держаться не выдало ни испуга, ни какой-либо другой негативной реакции на слова Дорна. Он невозмутимо покачал головой.

— Не такое уж это было и приключение. Я всего лишь отвечал за транспорт. Я даже не выходил из вертолета, хотя очень хотелось. — Он вздохнул. — Возможно, вы заблуждаетесь, как и многие другие люди. Я тоже, по правде говоря, раньше так же заблуждался. Моя работа не такая уж захватывающая и опасная и вовсе не наполнена разнообразными событиями, как можно было бы предположить. На самом деле это не так. Иногда мне очень не хватает какого-нибудь маленького приключения.