Джон Харвуд - Сеанс

— Это должно было стать для вас большим потрясением, мистер Бразертон, — сказала я и увидела, что он сразу потеплел оттого, что я назвала его «мистер Бразертон».

— Очень большим, мисс Лэнгтон: такой ужасный случай. Я так понимаю, вы тоже там были во время этого несчастья?

— Да, — ответила я, благодаря судьбу за темноту в гостиной, — но боюсь, что не имею ни малейшего представления, чем был вызван этот взрыв. Мы ведь даже не знали, что доктор Давенант — в доме, когда это произошло. А могу я спросить, как долго вы с ним пробыли?

— Двадцать лет, мисс Лэнгтон. С тех самых пор, как он в Лондон приехал.

— А где же он раньше жил?

— За границей, мисс Лэнгтон: в юности он был великим путешественником.

— Я слышала, он однажды пострадал от пожара?

— Да, мисс Лэнгтон, это случилось в Праге, незадолго до того, как я к нему поступил. Отель, где он остановился, сгорел дотла, ему повезло, что он выбрался живым оттуда. Он в те дни перчатки носил, даже дома, и очки защитные; а бороду отращивал очень большую — говорил, это помогает коже лучше заживать.

— Для его друзей это, должно быть, был настоящий шок, — отважилась я заметить.

— Представляю, что так и было, мисс Лэнгтон. Хозяин никогда про это не говорил, только, я думаю, он со своими старыми знакомыми порвал из-за этих своих увечий. Ну и, конечно, он много времени отсутствовал в те несколько первых лет, что я с ним был.

Я оглядывала комнату. Мысли мои метались. Если Магнус и сохранил что-то из прошлой жизни, что это может быть? Картины — те, что я могла рассмотреть в тусклом свете, — все были вроде бы пейзажами.

— Доктор Давенант был любитель живописи? — спросила я в надежде, что он предложит мне показать дом.

— Да, правда, мисс Лэнгтон, к живописи у него был очень большой интерес. Когда он не в своем кабинете сидел, его всегда в галерее можно было найти, наверху. Мистер Притчард — это поверенный хозяина — вчера сообщил мне, что коллекция должна отойти государству.

— Ваш хозяин, — заговорила я, отчаянно импровизируя, — упомянул как-то, что ему было бы очень приятно провести меня по галерее; конечно, я и представить себе не могла, что окажусь здесь в таких трагических обстоятельствах…

Мистер Бразертон достал из рукава белейший носовой платок и промокнул глаза. Я строго напомнила себе про то, сколько зла Магнус принес столь многим, и подождала, пока Бразертон возьмет себя в руки.

— Простите меня, мисс Лэнгтон, я никогда не думал, что доживу до такого дня… Я уверен, мой хозяин не захотел бы, чтобы я разочаровал вас. Если вы уже совсем оправились, не хотите ли пройти за мной?

Он повел меня наверх по каменной лестнице, наши шаги громко отдавались в тишине; затем мы вошли в длинное помещение, где стены были обшиты деревянными панелями, а свет — гораздо ярче, чем внизу. Я наивно полагала, что полотна будут беспорядочно нагромождены здесь от пола до потолка, но увидела лишь один ряд картин, развешанных по стенам так, что их размещение явно потребовало серьезных раздумий. Я пошла вдоль стен галереи, мистер Бразертон шел со мной бок о бок, а мысли мои бежали впереди меня. Конечно, самым лучшим местом что-либо спрятать был кабинет, но какую причину могла бы я привести, чтобы оправдать свое желание попасть туда, не говоря уже о том, чтобы остаться там в одиночестве? Притвориться, что падаю в обморок? Оставит ли он меня одну, чтобы пойти за доктором? Разумеется, нет: он позвонит горничной; но я могу спросить, нельзя ли мне прилечь ненадолго. Да и есть ли еще другие слуги в доме? Здесь казалось тихо, как в могиле.

Сонетку я заметила за той дверью, в которую мы вошли. Мы почти дошли уже до дальнего конца галереи, и я набиралась храбрости, чтобы упасть без сознания у ног мистера Бразертона, когда увидела большое полотно — картину, изображавшую старый замок при лунном свете. До сих пор я машинально переходила от полотна к полотну, едва сознавая, что вижу, но тут узнавание поразило меня, словно удар в лицо: я смотрела на Раксфорд-Холл.

Лунный свет сиял над темной глыбой дома, серебря черепицы и проливаясь на заросшую подъездную аллею, ложился на нее словно лужицами воды. Ветви протягивались густо и непрошено, угрожая заполонить дом, осыпающиеся трубы с покривившимися зонтами и приделанные к ним громоотводы четко и голо вырисовывались на фоне блистающего неба. Но более всего глаз притягивало месмерическое оранжевое свечение в верхнем окне, тонко заштрихованном паутиной свинцовых прокладок меж витражными стеклами; это же свечение — только более слабое — виделось снова в двух следующих за ним окнах, и в следующих двух — еще слабее, а за ними, в стеклах других окон, оставалось уже лишь тусклое отражение лунного сияния. У картины не было названия, но подпись в нижнем левом углу не оставляла сомнений: Дж. А. Монтегю, 1866.

Меня трясло.

— Как… как давно — если вы знаете — висит здесь эта картина? — спросила я.

— Всего несколько недель, мисс Лэнгтон. Доктор Давенант любил менять картины в галерее, знаете ли.

— Вы хотите сказать, что он купил ее всего несколько недель назад?

— Это мое такое предположение, мисс Лэнгтон. Он мне не говорил. Хотя он спросил о моем мнении, когда я здесь пыль как-то утром вытирал. Довольно зловеще, — отважился я сказать: его это, кажется, позабавило.

— А он вам не… Вам известно, что это за дом?

— Нет, мисс Лэнгтон.

— Это мой собственный дом, Раксфорд-Холл. Мистер Джон Монтегю, который написал эту картину, умер два месяца тому назад… Доктор Давенант когда-нибудь о нем упоминал?

— Нет, мисс Лэнгтон, я такого не слышал.

— А о Магнусе Раксфорде?

— Нет, мисс… Вы имеете в виду того джентльмена, который был убит?

— Его считают убитым.

Старик помолчал немного, смущенно вглядываясь в картину, потом взглянул на меня.

— Простите меня, пожалуйста, мисс Лэнгтон, но мне, правда, нужно идти — так много дел, то одно, то другое внимания просит.

— Само собой разумеется, — сказала я. — Было очень любезно с вашей стороны показать мне картины.

Пробило два часа, когда с чувством огромного облегчения я шла следом за ним вниз по лестнице. «Я свободна! — думала я. — Я могу идти прямо в Риджентс-парк, к Эдвину: тени больше не существует».

— Что же вы теперь будете делать? — спросила я, тут же расслышав в своем вопросе эхо вопроса Ады Вудворд.

— Спасибо, мисс Лэнгтон, обо мне щедро позаботились. Мистер Притчард был настолько любезен, что сообщил мне об этом.

— Очень рада это слышать, — откликнулась я, подумав, как странно, что такой чудовищно жестокий человек мог оказаться щедр к своему слуге.

Мой кэб уже, погромыхивая, отъезжал от дома, когда, оглянувшись и посмотрев в окно, я увидела, что мистер Бразертон все еще стоит на тротуаре, пристально глядя мне вслед.