Джонатан Кэрролл - Стеклянный суп

— А можно мне узнать, куда мы едем? — Вообще-то ему было все равно; просто он хотел еще раз услышать ее голос.

— Вы правда хотите знать или пусть лучше будет сюрприз? Выбирайте.

Он задумался ненадолго и сказал:

— Пусть будет сюрприз. Но мне бы очень хотелось услышать что-нибудь о вас. Вы ведь почти ничего не рассказали. Это нарочно?

Она пожала плечами.

Но Винсенту этого было мало.

— Выкладывайте — у вас же есть что-нибудь мне рассказать.

— Мой отец врач.

Он ждал. Еще несколько минут прошли в молчании, прежде чем она посмотрела на него, приподняв брови.

— Это было что-нибудь.

— Да — профессия вашего отца. Но я-то хочу узнать что-нибудь о вас.

— Ну ладно, вот вам кое-что еще: когда я была ребенком, то хотела стать балериной. Тогда я очень хорошо танцевала, и меня приняли в балетную школу Венской государственной оперы. Там я и повстречала Флору. Мы с ней учились вместе. Но все же я танцевала недостаточно хорошо, а в балете это понимаешь рано, лет в четырнадцать — пятнадцать. У меня получалось, но недостаточно хорошо. Поэтому я ушла оттуда и поступила в американскую международную школу, — мои родители хотели, чтобы я изучала английский. Со мной часто так бывало в жизни. У меня многое получалось, но всегда недостаточно хорошо. Ничего выдающегося.

Она говорила без гнева или сожаления. Просто констатировала факт. Винсента тронула и ее искренность, и ее беспристрастная самооценка. Он знал таких женщин, к каким она только что себя причислила, но ни одна из них никогда не призналась бы в этом. Поскольку все они также были привлекательны, люди неизменно оценивали их достижения выше, чем те заслуживали. О, такая хорошенькая женщина танцует/ рисует/ пишет? Значит, ее работы должны быть хороши. А они не хороши. По правде говоря, они совсем не хороши. По правде говоря, это просто очередная смазливая мордашка силится стать кем-то или создать что-то интересное, но не может. Изабелла снова заговорила, но он, занятый мыслями о том, что она сказала раньше, не расслышал.

— Простите, что вы сказали?

Она переключила передачу, и машина плавно затормозила. Водителем она была великолепным.

— Я спросила, знаете ли вы, кто такой автографист?

— Автографист? Нет. Что за странное слово.

— Вообще-то он был всего один. Сам для себя и название придумал. Его я и хотела вам показать, среди прочего.

Этрих ждал продолжения. Он уже заметил импульсивную манеру речи Изабеллы.

— В начале девятнадцатого столетия жил здесь один человек по имени Йозеф Кизеляк, который работал клерком в какой-то конторе дворцовой канцелярии, не важно, в какой. Кизеляк всегда хотел стать поэтом или актером, но у него ничего не получалось. И вот, чтобы прославиться, он стал писать свое имя краской на всем подряд. На любых предметах — зданиях, мостах, мебели… Сотни Кизеляков повсюду. Я слышала, он пользовался для этого трафаретом или шаблоном. Или, по крайней мере, делал это очень быстро, чтобы успеть убежать… Кизеляк называл себя автографистом. Он даже написал книгу — она до сих пор издается, — о пешеходном путешествии через Альпы, где он оставил свое имя на каждой вершине, куда ему удалось забраться. У меня есть один экземпляр. Называется «Пешком по Австрии». Он стал таким знаменитым, или, скорее, печально известным, что его вызвали в приемную императора, где тот лично сделал ему нагоняй. Представляете, Винсент? Глава огромной империи Габсбургов вызывает к себе какого-то мелкого маньяка, чтобы запретить ему писать повсюду свое имя! Вероятно, автографист вошел, получил хорошую взбучку и сделал вид, что пристыжен. Но когда он вышел, император обнаружил, что тот умудрился нацарапать «Й. Кизеляк» поверх какого-то доклада, лежавшего у него на столе.

Когда Изабелла говорила, она постоянно горячо жестикулировала. Ее руки то описывали большие круги в воздухе, то ныряли и камнем падали вниз, точно чайки, охотящиеся над водой. То одна, то другая рука отрывалась от руля, чтобы подчеркнуть что-то. Ни одна не могла оставаться в покое. Выражение лица тоже все время менялось. Глядя на него, легко было понять, какие места истории ее по-настоящему вдохновляют, а какие она рассматривает как мостик к следующему интересному моменту. Этриху нравились ее энтузиазм и манеры, и он не мог на нее наглядеться.

— И что с ним стало?

— Он умер очень молодым — в тридцать с небольшим. [8] Йозеф Кизеляк (1795–1831) — кроме автографов оставил двухтомный путеводитель по Австрии для горных туристов. Легендарным стал еще при жизни (включая приведенный здесь анекдот с кайзером). По свидетельству родственника, все началось с пари — Кизеляк утверждал, что в течение трех лет добьется, что его имя станет известным всей Австрии. Выигрыш был признан через полгода. Считается одним из предтеч искусства граффити. Умер от холеры. И, конечно, все его автографы со временем исчезли, осталось совсем немного, в основном там, наверху, в Винервальде, на камнях и деревьях. Странно и даже жутковато наткнуться на них посреди Венского леса. Я слышала, есть даже клуб фанатов Кизеляка, которые обмениваются картами с указаниями мест, где они находили его творения… Это я и хочу вам показать — подлинного Кизеляка. Я нашла его несколько лет назад.

— А как вы узнали про этого парня?

— Петрас Урбсис.

— Простите?

Она подмигнула.

— А это второе, что я покажу вам сегодня вечером.

Найденный Изабеллой «Кизеляк» был написан под замысловатым углом у самой земли на стене барочной церкви в глубине Пятого округа. Они стояли на тротуаре совсем близко друг к другу, и Изабелла снова и снова проводила лучом фонарика по стене, показывая Этриху автограф. Наконец она выключила свет, и они остались вдвоем на холоде глядеть на темную стену.

Этрих сказал:

— Представляете, как был бы счастлив Кизеляк, узнай он, что две сотни лет спустя красивая женщина будет хвастаться его автографом в темноте, словно каким-то сокровищем? Чертовски круто.

— Сокровищем? Да, правда. Мне это нравится, Винсент. Я никогда о нем так не думала, но для меня он и правда сокровище.

— Кому еще вы его показывали?

Прежде чем ответить, она замешкалась на мгновение.

— Никому — только вам.

Он даже испугался счастья, которое нахлынуло на него, когда он услышал эту новость. Только ему — ему одному.

— Идемте, я хочу показать вам кое-что еще.

Она продела свою руку под его локоть и мягко потянула вперед. Это был первый раз, когда они прикоснулись друг к другу, не считая того танца на вечеринке. Она повела его прочь от места, где осталась машина. Этрих бросил на нее взгляд через плечо. Она заметила.

— Не беспокойтесь, это ненадолго.

— А я и не беспокоюсь. Просто я перчатки в машине оставил, вот и думаю, не сходить ли за ними.