Ф. Коттэм - Темное эхо

Таковы воспоминания яхты, все эти разнообразные и случайно возникающие запахи и звуки, их сила и резкость только возрастают по мере нашего приближения к точке встречи с истинным хозяином судна. Гарри Сполдинга можно уподобить парадоксальному привидению, потому что мне почему-то кажется, что он вовсе и не призрак.

Помнится, Сузанна рассказывала, что еще в январе встретила привидение в Дублине. Ее визитер оказался безобидным. Подозреваю, что она видела его еще раз, однако меня в известность не поставила. При жизни ее потусторонний гость был порядочным волокитой. Сузанна в тот период усиленно разыскивала его следы, и, по-видимому, он счел этот факт достаточным основанием для того, чтобы посмотреть на нее повнимательней. Как бы то ни было, он не желал ей ничего плохого вне зависимости от того, заметит его Сузанна или нет. Да и вообще, мертвецы не вредят. Вот не верю я, что мертвец способен причинить физический вред живому человеку.

Ничего безобидного в Сполдинге не было. Никогда. Над этим вопросом я много размышлял после длительных и безуспешных попыток отправить свое изложение событий монсеньору Делоне, пока отец упорно пьянел все больше, а яхта покачивалась под моими ногами, продолжая следовать своему непреклонному курсу. Сполдинг применил оккультные знания, чтобы не дать смерти подступиться к нему во время войны. Он организовывал варварские и богохульные ритуалы, гарантировавшие его выживание. Устраивал — вновь и вновь — человеческие жертвоприношения. Я подозревал, что та женщина, которая якобы покинула Сполдинга сразу после швартовки в Римини, на самом деле была первой его жертвой в мирное время. А Тенч и братья Уолтроу? Ведь то же самое, похоже, случилось и с ними. Очередное жертвоприношение состоялось недавно. Погиб мужчина, который истек кровью из-за невероятного несчастного случая на верфи Фрэнка Хадли. И еще мне кажется, что в утраченном судовом журнале «Темного эха» можно было найти документальные свидетельства о значительно большем числе смертей, которые произошли на борту яхты за те годы и десятилетия, что разделяли Габби Тенча и злосчастного рабочего. Однако сам Сполдинг покончил с собой в 1929 году. Спрашивается, с какой стати давно скончавшийся человек до сих пор вынужден оплачивать дьяволу цену бессмертия? Бессмыслица. Он не должен этого делать. И какой отсюда вывод? Моя собственная логика заставляла прийти к умозаключению о том, что Сполдинг на самом деле никогда и не умирал.

Иконка «Отослать» до сих пор мигала на компьютерном экране. Провидение само решит, получит ли Делоне мое электронное завещание. Сейчас оно находится вне моего контроля, вышло в киберпространство за пределы досягаемости моих рук. Я поднялся и, окончательно решившись, приблизился к отцу. Надо спросить про судовой журнал, ведь однажды он упомянул, что прочел его. Вообще говоря, к этому утверждению я отнесся скептически: он мог заявить так из простого желания заставить меня замолчать, когда на верфи Хадли появились подозрения, что «Темное эхо» проклята. С другой стороны, не исключено, что он и впрямь просматривал судовой журнал. Отец всегда был ненасытным читателем и крайне любознательным человеком, а яхта была его долгожданным призом.

Выяснилось, однако, что от отца ничего добиться невозможно. Он лежал без сознания на полу. Поначалу я даже испугался, что у него инсульт, но потом сообразил, что черты лица выглядят симметрично, а в распластанном теле нет той характерной деревянности, свидетельствующей о частичном параличе. Дыхание тяжелое, но ровное. Я пригнулся послушать биение сердца. Ритм устойчивый. Младенческий плач на борту подверг его страшной пытке. Наверное, так оно и было задумано. С тупой уверенностью я понял, что плакала вовсе не моя младшая сестра, а какой-то другой ребенок, жертва кровавой истории яхты. Огец же считал, что это была Катерина-Энн, явившаяся в наказание за какое-то прегрешение, которого он никогда не совершал.

Итак, отец из-за глубокого потрясения спрятался внутрь себя, оставив меня бороться в одиночестве. Я поднял его на руки и перенес в свою каюту, где уложил на койке. Поцеловал в щеку и накрыл одеялом до подбородка. Пригладил растрепанные волосы, чтобы вернуть отцу хоть какое-то подобие достоинства. Помолился за него. А затем, заперев за собой дверь, вернулся в капитанскую каюту. Машинка с восковыми цилиндрами, которую я достал из прогнившей упаковки, стояла в прежнем положении. Такое впечатление, что она больше никогда не сможет играть. Но я все же вынул уже прослушанный цилиндр из гнезда и вставил новый — вонючий и скользкий от жирной гнили.

— Зачем вы инсценировали собственное самоубийство?

Игла упала на восковую поверхность, и цилиндр начал вращаться.

— Ты будешь обращаться ко мне, как подобает, — приказал голос Сполдинга. — Со словами «капитан» или «сэр». Нарушения субординации я не потерплю. Этот урок может обойтись тебе очень дорого.

— Сэр, зачем вы инсценировали собственное самоубийство?

Продолжительная тишина, настолько глубокая, что я мог слышать посвистывание кончика иголки на восковом цилиндре. Происходящее нарушало законы физики, однако Гарри Сполдинг сумел-таки проложить собственную мрачную дорожку сквозь рациональный мир, взнуздав для этого законы магии.

— Мои родители следовали пути, на который очень косо поглядывали в «земле отважных и доме свободных». Наша вера преследовалась, была поставлена вне закона. Человек от ФБР по фамилии Грэй организовал уничтожение нашего храма. Родители молились за отмщение.

«Интересно — кому», — подумал я. Хотя ответ и так знал.

— У Грэя была дочь. Мечтала стать танцовщицей. Я за ней приударил. Да, дружище Мартин, принялся ухаживать. Взял с собой в Европу, которую она видела в грезах о сцене, овациях и цветочных венках. Зарезал я ее мясницким ножом. Разделал на куски и, привесив тяжести, утопил в гавани Римини.

— И ее отец об этом узнал…

— Ее отец к этому моменту был мертв. У него, однако же, был верный и давний друг из числа сослуживцев, по имени Джиафранко Дженелли. Весь клан Дженелли состоял в рядах сицилийской мафии. Один лишь Джиафранко был белой вороной. Впрочем, он поддерживал добрые отношения с людьми по обеим сторонам закона. После Римини почва под ногами старого Гарри Сполдинга стала слишком горячей. Он менял местожительство, но люди Дженелли следовали за ним по пятам. Портили мне весь стиль, я бы сказал. Наконец Гарри был вынужден сказать «прости-прощай» в несколько экстравагантной манере.

Должно быть, предположил я, это было не так уж и сложно проделать в Нью-Йорке в 1929 году. Во всяком случае, для умопомрачительно богатого человека, которым являлся Гарри Сполдинг. И уж конечно, не сразу после колоссального биржевого краха, когда Великая депрессия, казалось, будет продолжаться и углубляться вечно.