Роберт Маселло - Бестиарий

Затем смола покрыла его лоб, и теперь была видна лишь макушка с блестящими черными волосами, разделенными посредине пробором.

— Копы прибыли! — крикнула Миранда.

Картер услышал характерное потрескивание и невнятные голоса, доносившиеся из раций, пока полицейские торопливо спускались по железным ступеням.

— Где парень с ножом? — крикнул один из них Картеру.

Черная масса качнулась последний раз, поглотив свою жертву целиком. Ремень выпал из руки Картера; макушка индейца исчезла в глубине колодца.

Какое-то время маслянистая поверхность еще бурлила и колебалась, словно переваривая свою добычу, затем застыла, вновь став неподвижной и гладкой над свежей могилой, где был теперь похоронен Джеронимо.

— Якоб! — окликнул аль-Калли из-за мольберта.

— Да, сэр?

— Видишь, где я поставил тачку?

Якоб взглянул настрой палисандровых деревьев, ветви которых были сплошь в розовых цветках, и увидел в дальнем конце аллеи живописно размещенную деревянную тачку.

— Подтолкни ее вперед, иначе не вписывается в рамки.

Якоб пошел выполнять распоряжение, а Мохаммед откинулся на спинку полотняного шезлонга, что стоял в тени большого пляжного зонта. Днем он любил сидеть за мольбертом где-нибудь на территории своего обширного поместья и писать акварели, здесь было столько прекрасных уголков и видов. Он делал это легко и быстро хорошо натренированной рукой, и глаз у него был хороший; преподаватель живописи в Харроу даже прочил ему карьеру художника. Но аль-Калли занимался этим лишь для того, чтобы расслабиться, отвлечься от беспокойных мыслей, которые мучили его, особенно последнее время.

Он был склонен, как и все остальные члены семьи, к мрачным фантазиям.

Якоб передвинул тачку на несколько дюймов вперед. Аль-Калли крикнул:

— Ближе! Еще ближе!

Это была старая деревянная тачка, которую аль-Калли увидел в садоводческом центре и купил, хотя она не продавалась. Он сразу разглядел в ней удачный объект для живописи.

— Вот сюда! Так, стоп!

Мохаммед снова откинулся на спинку сиденья и, слегка щурясь, окинул взглядом композицию — стройный ряд палисандровых деревьев в цвету; извилистая тропинка, выложенная камнем; а в самом конце — старая деревянная тачка, словно готовая для использования по назначению, — и довольно кивнул. Прополоскал кисточку в хрустальной вазе баккара, слегка высушил ее, затем макнул в краску на палитре. Трудно было подобрать цвет, гармонирующий с роскошным пурпурно-лавандовым оттенком цветов, здесь проскальзывали еще и нотки голубого. Слов нет, палисандры особенно прекрасны в это время года. Цветение продолжается от силы неделю, и аль-Калли торопился запечатлеть этот момент на полотне, насколько позволяли способности и умение.

Он нанес несколько мазков, но тут в небе над головой возникло облако, пригасило яркие краски пейзажа, и аль-Калли взглянул на наручные часы. Четыре тридцать дня, свет становился слишком резким и в то же время — изменчивым, ускользающим. Придется продолжить завтра, прямо с утра.

— Оставь все, как есть, — сказал он Якобу, положил кисть и палитру на столик и поднялся, всем своим видом давая понять, что непременно вернется к работе завтра.

Потом вытер руки о льняное полотенце, допил джин с тоником и кубиками льда и направился к дому. Верный Якоб шагал за ним, как обычно, в трех шагах за спиной.

— Почему бы не нанести визит нашему гостю? — не оборачиваясь, сказал аль-Калли.

Якоб не ответил, понимая, что это не вопрос.

— Может, у него появились новые истории, которыми он не против поделиться с нами?

Аль-Калли обошел плавательный бассейн с черным дном, пересек широкий портик перед главным домом и уже готов был войти, когда столкнулся лицом к лицу с сыном Мехди, который выбегал навстречу с полотенцем, переброшенным через руку. На полотенце красовался павлин.

— Уроки сделал? — спросил Мохаммед.

— Если скажу «да», ты мне поверишь?

— Нет.

— Тогда разница?

Аль-Калли был не в том настроении, чтобы вступать с отпрыском в споры.

— Так сделал или нет?

— Доклад надо сдать на следующей неделе. Так что время еще есть.

Мехди угрем проскользнул между взрослыми. Мохаммед души не чаял в сыне, ведь тот был единственным прямым наследником великой династии. Ради него он бежал из Ирака. Но в подростковом возрасте мальчишка стал просто несносен, и отношения между ними портились с каждым днем. Интересно, думал Мохаммед, так ли обстоят дела во всех других семьях? Может, и он в свое время тоже раздражал своих родителей? Но теперь уже не спросишь. Никого в живых не осталось.

Аль-Калли подвел Якоба к задней лестнице, ведущей в помещение для слуг. Но вместо того, чтобы подняться, велел ему отпереть тяжелый навесной замок на двери. Они прошли по подвальному помещению через несколько кладовых и оказались перед еще одной запертой дверью. За ней находился винный погреб, тот самый, построенный несколько десятилетий назад нефтяным магнатом, которому прежде принадлежало имение. В нем размещалось свыше десяти тысяч бутылок самого дорогого и изысканного вина. Аль-Калли никогда не был особым любителем этого напитка, зато нашел погребу новое, весьма необычное применение.

Якоб щелкнул выключателем — над головами вспыхнул свет люстры, выглядевшей здесь довольно неуместно. Помещение, прежде погруженное в чернильную тьму, озарилось ярким светом. Здесь находилось несколько сотен бутылок, они пылились на полках, рядами выстроившихся вдоль одной из стен. Но самой удивительной особенностью этой комнаты был металлический стул, придвинутый к задней стене, на котором и сидел гость аль-Калли. Голова, откинутая назад, упиралась затылком в каменную стену, глаза закрыты, цепь, прикованная к скобе в стене, обвивала его руки. Якоб потратил немало времени и задал кучу странных вопросов в фирме по продаже стройматериалов, выясняя, как лучше и надежнее закрепить скобу с цепью.

— Как спал, Рафик? — спросил аль-Калли на арабском.

В комнате воняло — в дальнем углу был установлен биотуалет. Рядом со стулом на полу валялись несколько пластиковых бутылок с питьевой водой и остатки сэндвича. Похоже, аппетит у его гостя был неважный.

— Можешь открыть глаза, — снова сказал аль-Калли на языке, которым столь редко пользовался, покинув родную страну. Он не забыл его.

Рафик не реагировал. Сидел как мертвый, хотя аль-Калли еще не решил, когда следует смилостивиться и наградить его столь бесценным подарком, как смерть.

— Мы пришли поговорить с тобой, — продолжал аль-Калли тоном, каким вразумляют непослушных детей. — На чем мы остановились в прошлый раз?

Он слегка склонил голову набок и еле заметно кивнул Якобу. Тот размахнулся и ударил Рафика сначала по одной щеке, затем — по другой. Голова пленного дернулась из стороны в сторону, глаза медленно открылись.