Лорел Гамильтон - Голубая луна

Сидящий посередине Джейсон сказал:

— Патрик, оставь.

— Она его изрезала как скотину, а потом застрелила.

В третий раз он уже повторял одно и то же.

— Заткнись, — сказал Джейсон.

— Не заткнусь. Это было варварство.

— Патрик, у меня выдалась трудная ночь. Брось тему, — попросила я.

— Ну и по заслугам, — буркнул он.

— Томпсон кричал от боли, — сказала я.

— И ты его убила.

— Кто-то должен был это закончить.

— Да как у тебя язык поворачивается? Закончить! — Он возвысил голос, и я невольно стала про себя прикидывать, насколько взбесится Роксана, если я его застрелю. После всего, что я этой ночью уже сделала, мне это не казалось ничем особенным.

— Давно ты уже ликои? — спросила я.

После этого вопроса был момент удивленного молчания, потом я услышала ответ:

— Два года.

— И какое же есть правило насчет охоты? — спросил Джейсон.

— Которое?

— Не строй из себя дурака, Патрик, — сказал Джейсон. — Сам знаешь, какое.

Патрик замолчал, и только гул мотора слышен был в салоне да шуршание шин по дороге. Фургон покачивало на выбоинах. Действительно ли слышен был на этом фоне высокий жалобный крик или это мне кажется? Да мерещится, конечно. Какое-то время воображение не будет ко мне милостиво.

Наконец Патрик произнес:

— Никогда не начинай охоту, если не собираешься убивать.

— Вот именно, — сказал ему Джейсон.

— Но это не было охотой, — возразил Патрик.

— Было. Мы просто охотились не на этого помощника.

— И что ты этим хочешь сказать? — спросил Патрик.

— То, что мы охотимся за теми, кто в том доме, — ответила ему я.

Он повернулся ко мне бледным лицом.

— Не может быть, чтобы ты собиралась убить их всех. Только один человек отрезал ей палец. Только он и виновен.

— Они все смотрели. И ничего не сделали, чтобы ему помешать. В глазах закона они соучастники.

— Ты — не закон, — сказал он.

— Да нет, здесь я закон.

— А я говорю — нет! Черт возьми, ты не закон!

— Каждый, кто обидит члена стаи без причины, — наш враг, — сказала я.

— Женщина, не цитируй мне закон стаи!

— Как поступаем мы с врагами? — спросила я.

— Смерть, — ответил Джейсон.

— Почти ни одна стая сейчас не держится старых законов, и вы оба это знаете, — заявил Патрик.

— Послушай, Патрик, у меня нет времени объяснять подробно, так что вот тебе краткое резюме. Найли и его прихвостни изнасиловали и пытали мать Ричарда и его брата. За это мы их убьем. Всех.

— А шериф Уилкс и его люди?

— Если Томпсон участвовал в изнасиловании матери Ричарда, то он был не один. Всякий, кто коснулся любого из них, — покойник. Ты понял, Патрик? Покойник.

— Я не могу этого делать.

— Тогда оставайся в машине, — сказала я, — но заткнись на фиг, а то я тебя застрелю.

— Видишь! — сказал он. — Совесть уже не дает тебе покоя.

Я глянула на него, сжавшегося в темном углу.

— Нет, моя совесть меня не беспокоит. Пока что. Потом, быть может. А может, и нет. Но сейчас, сегодня, у меня нет плохого чувства насчет того, что я сделала. Я хотела, чтобы Томпсону было больно. Я хотела наказать его за то, что он сделал. И знаешь что, Патрик? Этого было мало. И всегда будет мало, потому что я, блин, убила его слишком на фиг быстро.

Снова у меня в горле собрался предательский ком. Когда пройдут онемение и злость, мне будет нехорошо. Пока что я должна держаться на адреналине, на ярости. Сегодня ночью — только на них. А завтра посмотрим.

— Не могло не быть другого способа, — сказал Патрик.

— Что-то я не слышала, чтобы ты что-нибудь предлагал.

— Нашему доброму доктору не дает покоя, — вставил Джейсон, — что он ничего не сказал. Никак не пытался нам помешать.

Я оценила это «нам».

— Я его не держал, — сказал Патрик. — Я его пальцем не тронул.

— Тебе только надо было сказать: «Перестаньте, не надо», но ты промолчал. Ты дал нам его кромсать. Ты дал нам его убить и даже не пикнул, — напомнил ему Джейсон. — Твоя совесть не слишком рвалась наружу, пока он был жив.

Патрик надолго замолчал. Мы тряслись по дороге, уходя от ветвей и объезжая выбоины. Была только темнота, золотистый туннель фар и молчание, наполненное гулом мотора. Вряд ли молчание было мне так уж приятно в тот момент, но все же лучше, чем слушать, как Патрик мне рассказывает, какое я чудовище. Я была с ним согласна, отчего слушать становилось еще труднее.

Но тут молчание сменилось звуком, который еще больше испытывал мою выдержку. Патрик плакал. Он прижался к дверце как можно дальше от нас обоих и тихо всхлипывал. Наконец он сказал:

— Вы правы. Я ничего не сделал, и это будет преследовать меня до конца моих дней.

— Не тебя одного, — отозвалась я.

Он уставился на меня из темноты:

— Зачем же ты тогда это сделала?

— Кто-то должен был.

— Никогда не забуду, как ты его кромсала. Такая маленькая девушка... И твое лицо, когда ты его убила. Боже мой, у тебя был такой вид, будто тебя вообще там не было. Зачем ты сама взялась делать это?

— А лучше, если бы это был кто-то из ребят? — спросила я.

— Да.

— Пожалуйста, избавь меня от этого мачизма. Ты так расстроился из-за того, что это сделала девушка?

Патрик засопел:

— Наверное, да. В том смысле, что, может, не смотрелось бы это так ужасно, если бы кто-то другой. Ты такая миниатюрная красоточка... Не тебе бы отрубать людям пальцы.

— Ради бога! — взмолилась я.

— Я в могилу сойду, вспоминая выражение твоего лица.

— Поговори еще, и окажешься там раньше, чем ты думаешь, — пробурчала я.

— Ты что-то сказала? — спросил он.

— Ничего.

Джейсон тихо хмыкнул — вроде как засмеялся. Если бы он только знал, насколько мое замечание было лишено юмора. У меня и без того было хреново на душе, и я меньше всего нуждалась во всхлипывающем Джимми Крикете, указующем, что я пала в пропасть. Монстр не дышал мне в шею: он сидел у меня в голове. Внутри головы, жирный и откормленный. И вот почему я была так уверена, что этот монстр на месте: я не чувствовала себя виноватой. Муторно было потому, что должно было быть плохо — а не было. Какие-то личные границы нельзя переходить. Я думала, что для меня такой границей являются пытки. Оказывается, нет.

Слезы подступили к горлу сильнее, но черт меня побери, если я заплачу. Что сделано, то сделано, и это надо выбросить из головы — или хотя бы запихнуть куда-нибудь подальше, пока не завершим работу — спасем Дэниела и Шарлотту. Если я их не вытащу, все было зря. Я напрасно приобрела себе новые кошмары. Но главное не в этом. Если они погибнут, я не смогу заглянуть в лицо Ричарду. Раньше я злилась на него, сердилась — но не теперь. Конечно, он бы наверняка согласился с Патриком. Но поступил бы очень мудро, если бы не стал мне сегодня читать мораль.

Однако и не только в Ричарде было дело. Я знала весь клан Зееманов. Они были так безупречны, что у меня зубы от них болели. От такой потери семья не оправится никогда. Моя семья не оправилась. Я рассчитывала, что после пыток Шарлотта и Дэниел придут в себя. Считала, что у них хватит сил не сломаться на всю жизнь. И надеялась, что я права. Нет, молилась, что окажусь права.