Вера Крыжановская - Адские чары

С интересом, подернутым чувством гордости, поглядывала Кира на зубчатые массивные башни этого средневекового сооружения, один двор которого вместил в себя целый огород. Домик огородника, длинные гряды капусты и других овощей казались ей глумлением, настолько барственный замок сберёг былое величие.

У левого крыла здания они наткнулись на туристов, про которых им говорил хозяин гостиницы. То были студенты со своими профессорами и несколько художников, собравшихся писать этюды. Один из художников, знавший маркиза по Парижу, представил ему и жене спутников, и было решено совместно производить осмотр.

Последовательно, с остановками шли они по громадным стрельчатым залам и коридорам, то узким, то широким. Всё было опустошено. Обнажённые гранитные стены производили невыразимое тоскливое впечатление; тем не менее, Кира была очарована.

Но ей хотелось бы одной бродить здесь. Мечтать о том прошлом, про которое ей рассказывал муж. А громкие голоса, смех да остроты студентов по поводу Жиля де Ретц и его связи с дьяволом, который всё-таки не спас его от казни, её раздражали. И она невольно отстала.

Её неудержимо тянуло в коридор, в глубине которого была сводчатая дверь.

Ей пришло в голову, что, может, быть она откроет тайник, где найдёт какое-либо обстоятельное воспоминание о страшном владельце Тиффожа.

Без страха прошла она по коридору и очутилась в просторной комнате с готическим окном; но плющ, покрывавший теперь снаружи стены, затянул окно, точно, завесой, и в комнате стоял зеленоватый полусвет. Над большим камином высечен был щит с гербом маршала, а внутри замечались следы производившейся некогда топки. Небольшая дверь, прежде вероятно скрытая чем-нибудь, вела в тёмный чулан, откуда лестница, проделанная в толще стены, спускалась куда-то вглубь.

Кира с любопытством нагнулась и взглянула вниз; но в этот миг порыв холодного воздуха ударил ей в лицо, а сердце тоскливо сжалось. В первую минуту она подумала, что открытая лестница выведет её в какой-нибудь тайник, а там она найдёт что-либо принадлежавшее загадочному злодею, который возбудил в ней любопытство и непонятный страх.

Но когда ледяной, зловонный ветер пахнул на неё, смутный страх сменился ужасом, который сковал её. Она окаменела, и сердце замерло в груди, когда до неё ясно донесся шум приближающихся шагов.

По каменным ступеням слышалась гулкая поступь обутых словно в железную обувь ног, затем в двух шагах от неё появилась тёмная тень, и под надвинутым капюшоном обрисовалось смертельно бледное лицо Басаргина, с дьявольской усмешкой глядевшего на неё.

У Киры стала кружиться голова, и ей начинало казаться, что она валится в мрачную бездну. Но отчаянным усилием она постаралась оправиться; бросилась бежать и, спотыкаясь, влетела в соседнюю комнату.

Что перечувствовала она в эту минуту, не поддаётся описанию. Ей казалось, что у неё связаны руки, рот чем-то заткнут, чтобы помешать кричать, и что кто-то её тащит насильно. Когда она вбежала, то очутилась как будто не в той комнате, которую видела только перед тем — с обнаженными, почерневшими от времени стенами.

Теперь она стояла в роскошной зале, пол которой был устлан чёрными и белыми плитами, а стены отделаны дубом. Огромный буфет с тонкой, как кружево, резьбой, с раскрашенными и вызолоченными фигурами был полон дорогой хрустальный и серебряной посуды.

Подле окна, на высоте одной ступеньке, стояло под балдахином кресло с высокой стенкой, называвшееся в старину «кафедрой». Вдоль стен были длинные деревянные рундуки с набросанными сверху вышитыми подушками.

Посреди комнаты, у стола, на котором стояли позолоченный костюм и кубки, сидели трое мужчин: двое на складных стульях, а третий — в кресле, на спинке которого был вышит герб.

Сколь не удивительна была эта перемена декораций, она не произвела почему-то на Киру никакого впечатления. Всё её внимание сосредоточилось на господине, сидевшем в кресле.

Это был молодой человек высокого роста и крепко сложенный, с красивым, умным лицом, обрамленным иссиня-чёрной бородкой; его большие чёрные и жестокие глаза сурово и презрительно взглянули на неё.

На нём было темного цвета трико и зелёный с серебряным шитьём парчовый камзол, стянутый в талии богато отделанным поясом, на котором висел кинжал; низ камзола, в виде короткой юбки, был весь в складках и оторочен мехом.

Второй из сидевших за столом был молодой человек итальянского типа, одетый в длинный, широкий балахон; третий был тоже, по-видимому, вельможа, но очень сумрачного вида.

Но затем внимание Киры обратил на себя человек, который на её глазах поднялся по лестнице, и в эту минуту подошёл к столу.

То был Басаргин, а вместе с тем как будто и не совсем он.

Когда человек этот бросил на землю свой длинный чёрный плащ с капюшоном, то она увидела, что на нём надет колет из оленьей кожи, а ноги обтягивает тонкая кольчуга. Под плащом он принёс ребенка, мальчугана лет шести или пяти, розового, белокурого и прекрасного, как херувим; у того платком был завязан рот, и он казался в обмороке.

— Гляди, Жиль, какую я тебе принёс славную добычу, — сказал вошедший, бросая ребёнка на колени тому, который сидел в кресле.

— А это, — он показал на Киру, — мать это мать этого бутуза. Она тоже может пригодится на что-нибудь.

— Пожива хорошая. Спасибо, Роже, не то мы сегодня сидели бы с пустыми руками, ответил тот.

Наполнив вином свой бокал, он подал его пришедшему, который осушил его залпом.

Затем он встал и сказал:

— Идёмте друзья, и приступим сейчас же к делу. Ты, Франциск, снеси ребёнка, да прежде приведи его в чувство. Ты, Саллэ, поди зажги лампады и всё приготовь, а ты, кузен Бриквилль, отведи даму. Она нам понадобится, когда мы покончим с мальчишкой.

Тот, кого назвали Бриквиллем, схватил Киру и потащил. Несомненно, это был Басаргин. Его мертвенное лицо склонилось над ней, зловонное дыхание душило её, костлявые пальцы впивались в её тело, как железные когти, а хорошо знакомый голос злорадно шептал:

— Наконец-то ты в моих руках, убийца. Здесь, где погибло столько несчастных, где ещё всё дрожит от предсмертных воплей убитых, где стены пропитаны кровью и оживают ужасы адского шабаша, здесь-то я и замучаю тебя, чтобы твоя смерть пресекла, наконец, соединяющую нас связь. Тогда и ты отправишься со мной на мучения в ад.

Кира безумно отбивалась от него. В эту минуту она невыразимо страдала от изумительной, непонятной двойственности своего существа.

Она точно раскололась, сознавая себя в одно и то же время Кирой и кем-то другим, — иной женщиной, имя которой от неё ускользало; подобно тому, как Алексей одновременно казался и Басаргиным, и тем неизвестным, которого только что называли Роже де Бриквилль.