Николай Берг - Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза

Насчет десяти минут — это конечно ерунда. Десять минут для женщины…

Ну не мне бы рассказывала, я ж не школьник, в самом — то деле. Ага, душ зашумел. Несколько не ко времени приходит в голову шуточка про различие француженок и наших дев. Дескать француженка выскакивает через несколько минут свежая и чистенькая, а наша выходит через час, красная и распаренная со словами: 'А я еще и постирать успела…' Чушь какая-то. Так что-то надо было еще сделать. Ага, масло в салат. Странно, чуть бутылку не уронил, растяпа. Нет, я так-то спокоен как мамонт. Мерзлый Березовский мамонт… Просто мне жарко что-то. И уши горят. Вроде как я волнуюсь? Пульс частит что-то. Так, что еще? Что-то еще… А, оливки! Точно, их еще в салат надо. И хлеб, хлеб забыл.

Я еще успеваю открыть бутылки с вином и вовремя ставлю их на стол.

Досадно было бы грохнуть их об пол в самый ответственный момент.

А я бы их грохнул.

Определенно.

Потому что когда соседка вошла в кухню, я немножко остолбенел.

Вместо Надежды, медсестры, надежного компаньона и моей соседки по коммуналке нового типа стояла Женщина. И на это превращение ей хватило действительно нескольких минут. В этом было что-то даже немного пугающее, как она изменилась, ведьминское что-то. Глаза стали больше, ресницы длиннее, брови чернее, губы покраснели и словно припухли. Но это ладно, у меня хватает мощи разума сообразить, что до этого момента Надя никогда не пользовалась косметикой. Но впридачу я ее впервые вижу в платье, причем платье это поражает меня наповал. Оно шелковое, до колен где-то, падает складками и совершенно не виданного мной раньше фасона, мало того — на боку разрез на всю длину сверху вниз, позволяющий видеть белую полоску кожи.

Женщина делает шаг и ее глаза совсем рядом. То ли язычки пламени свечей, то ли чертенята пляшут в них. Так-то у Нади глаза светло карие, но я уже видел, что у нее цвет глаз меняется. Когда она пристрелила правозащечника в Крепости, я четко видел, что радужка потемнела, став темной. А теперь — поклясться готов — можно сказать, что глаза зеленые.

Я чувствую ее дыхание. Молчим.

Наконец меня немножко отпускает, и я с некоторым усилием выговариваю: 'Прошу к столу!' Она самую чуточку улыбается и грациозно садится на подставленный мной стул. Что-то жарко мне. И руки как-то трясутся, когда я наливаю светло-соломенное в свете свечей вино ей в маленький бокал и себе — в тот, что побольше.

— Итак? — лукаво смотрит она на меня.

— Гм. Надо полагать, я должен — как старшая из присутствующих здесь дам — произнести тост? (Откуда такая чушь взялась? Вообще что за ересь я несу?)

— Разумеется — ироничный поклон в мою сторону.

С трудом удерживаю жесточайшей судорогой шеи не пойми откуда рвущееся 'За прекрасных дам!', потому как чувствую, что это сейчас будет совершенно не к месту.

Внятный внутренний голос отчетливо спрашивает: 'Ты попошли, попошли, дурачина. Из шансона еще что спой. Из Любы Успенской! Интересно, получишь рыбиной в морду, или вином плеснет?'

Совет уместный. Все, надо взять себя в руки. Мысли расползаются…

— Давайте выпьем за маленькие радости в жизни. Тем более, что их — эти маленькие радости в нашей власти устроить. А жизнь — в общем, состоит из этих маленьких радостей.

Внутренний голос ретранслирует с дикторскими интонациями: 'Масляное масло масляно маслилось…'

— Идет! — отзывается Надя и бокалы встречаются в воздухе где-то посредине между нами. Свой она взяла немного высоковато, потому певучий звон — только от моего, ее глуховато брякает.

— Странно — говорит она, пригубив вино — почему мой не зазвенел?

— Надо взять его ниже немного. Ага, вот так, чтоб сам колокольчик и большая часть ножки не в руке были.

— Вот так? — спрашивает она и неожиданно ловко звенит своим об мой.

— Конечно, сами же слышите.

— Красивый звук.

— Венецианцы считали, что звон бокалов отгоняет грусть и злых духов.

— Возможно. Как и колокола побольше размером. А почему вы не пробуете вино?

— Да как-то задумался.

Покачиваю бокал, так, что вино омывает стенки, нюхаю ароматный запах и пригубливаю. Хорошее вино, добротное.

— И что это вы такое делали?

— Это? А так учили как дегустировать вино. Был в Абрау-Дюрсо — там как раз на знаменитом винзаводе показывали и растолковывали что да как.

— Это в Крыму?

— Ага. (Но внутренний голос тут же поправляет, напоминая, что как раз не в Крыму, а через пролив — на Тамани, это Массандра в Крыму, впрочем не мудрено перепутать, в Массандре вина не хуже были).

— И вот так надо крутить вино в бокале?

— Точно. И потом ощутить аромат.

Она повторяет мои действия. Признаться, я не уверен, что все сам сделал правильно, но тут нельзя показывать свою неуверенность. Потому что если девушка умная, то она этого 'не заметит', а глупая… Да в конце концов — меня учили так, и все тут. Особо секретный способ самых великих знатоков- дегустаторов.

— Приятный запах. Как на ваш вкус вино? — спрашивает Надежда.

— По-моему очень хорошее. Но я не настолько знаток, чтобы сказать этакое положенное: вино из Авиньона, третий холм слева, западный склон урожай 1955 года.

— Тогда мне пришлось бы тоже умничать и поправлять — мол, не третий, а четвертый холм и склон скорее северо-западный, а уж урожай точно 1956 года. Даже точнее 1957 года. Кстати, а не перейти ли нам на 'ты'? Это не будет нарушением субординации?

— Ну, мы же не в больнице. Но в больнице я все равно буду выкать.

— Как скажешь — так и будет.

— Хорошо звучит.

— Это игра была такая у наших девчонок. Скажем, договоримся с подружкой — и сегодня я так ей отвечаю, а завтра — она мне. Делать ничего не надо, но почему-то очень приятно такое было слышать. Если плохое настроение — очень помогает.

— А ведь действительно — приятно. Даже если и игра.

— Тогда я сегодня вожу. И как скажешь — так и будет. А кстати — обычно же в застолье для того, чтобы перейти на 'ты' с дамой на брудершафт положено выпить?

Под ее внимательным прозрачным взглядом я несколько теряюсь.

Тут же из-под лавки вылезает все тот-же внутренний голос и ласково предлагает: ' А ты расскажи своей визави, что ты пахорукий и когда в последний раз брудершафтил, то вылил Маринке в вырез декольте полбокала ледяного шампанского!'

Сволочь! И декольте было замечательное и шампанское отличное, а вот как-то не сошлось. Шизофрения какая-то самому с собой беседовать.

Тот же голос спокойно опровергает диагноз: 'При чем тут шизофрения? Не сиди тюфяком, видишь же, волнуется девушка, хочет, чтоб ее поцеловали до поедания рыбы. Хотя зря это она переживает, если вы оба будете пахнуть как пара тюленей, то все будет в порядке, никто ничего не заметит. И не спрашивай, что это, дескать, 'все' такое? Не вынуждай тебе отвечать в духе Филимонидеса'.