Николай Берг - Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза

Немного помолчали. Потом она снова заговорила.

— Всего было проведено 39 экспериментов. Только один, номер три — успешный. И бесполезный. У 38 пациентов сохранения интеллекта не произошло.

— Но у вививсектора было два управляемых морфа с остатками интеллекта. И он сам тоже, вроде как вы говорите, был успешен. Хотя бы отчасти. Значит, вы что-то делали неправильно, не соблюли условий эксперимента.

— Здесь вы правы. Но мы не могли соблюсти условий по определению — печально вздыхает железная Кабанова.

— Не понимаю. То есть у нас, в совершенно диких условиях результат был положительный, а у вас — в 39, то есть 38 случаях — неудачи? Может стоило привлечь лучшие силы? Анестезиологов, например?

— Мы и привлекали. Итог — инфаркт у врача-реаниматолога после очередной неудачи. Его супруга. Канцер.

— Так это он у вас значит…

— Да…

— Тогда в чем дело?

— Скажите, вы что-нибудь читали про призраков? Про привидения? — неожиданно задает странный вопрос Валентина Ивановна.

— Ну, читал. Но все это фикция. Как я понимаю.

— Ладно, скажу прямо — люди считали, что призрак, привидение — то есть посмертное существование человеческой личности возможно далеко не всегда после смерти. Только особо жестокое убийство, очень сильные человеческие чувства — типа любви или мести, ненависти, могли задержать человеческую личность в этом мире. Так вот, как ни странно, но старые вроде бы суеверия здесь отработали на все сто процентов. Только сильнейшая мотивация позволяет интеллекту личности остаться в мертвом теле. Сильнейшая. Не простая охота еще пожить. Это не срабатывает. Получаем на выходе простого зомби.

— То есть это вы хотите сказать… Что у Мутабора была мотивация?

— Да. Сильнейшая мотивация. Лютая ненависть и месть. То же и у двух остальных. Причем мотивация у первого разумного морфа — Альманзора, кажется — была слабее, он был более глупым. Но у него к слову и ручки пришитые были на стадии лизиса, потому и отвалились. А вот у Мутабора — приросли отлично. Как и у вивисектора, кстати. Явно наличие чего-то вроде иммунной системы, опознающей и переваривающей чужие ткани.

— А у единственного успешного эксперимента? Там какая мотивация?

— Смешно и грустно. Бабушка и внуки. Безумная любовь. И совершенно бесполезно, мы никак это не можем использовать.

— Таак. Значит Мутабор сейчас потерял мотивацию и соответственно 'уходит'.

Кабанова молча кивнула, провожая взглядом стремительно скользнувшую над нами здоровенную чайку.

— Ну хорошо. А я то тут с какого боку?

— Нам предложили его экстерминировать. Он ведь действительно очень опасен.

— Как посмотреть. Блондинку он взял — любо-дорого было посмотреть.

Тут до меня доходит, что я рассказываю начальнице некрологической лаборатории очевидные для нее вещи. Явно же, что без ее санкции и благословления морфа никто бы так на зачистку не выпустил. И ответственность она разумеется взяла на себя.

— Я знаю. Дело в том, что эксперименты на животных дали интересный результат. Морфированный экземпляр вполне потребляет и зомби своего вида. Особенно когда у него небогатый выбор между голодовкой и охотой на зомби.

— Ну я видел, что и зомби друг друга жрут.

— Они жрут упокоенных. А морф упокаивает сразу сам. Охотится и упокаивает. К слову я общалась с вашим пациентом из Америки — он своими наблюдениями подтвердил этот вывод. Морфы и сами занимаются чисткой таким образом. И мы могли бы это использовать, коль скоро зомби пищевая база для морфов.

— Много ли проку с одного морфа.

— Скажите это еще раз. А я припомню охоту на Блондинку.

— Да ладно вам. Я ж тоже не очень хочу, чтоб его пристрелили. Хотя знакомство с ним вспоминаю с содроганием.

— Значит придется вам посодрогаться еще.

— Вот это здорово! Всю жизнь мечтал! Вот спасибо вам громадное!

— Перестаньте паясничать — одергивает меня как расшалившегося школьника строгая учительница.

— А моего согласия даже и не спросили?

— Этот разговор — не учитываете? — улыбается Кабанова.

— Ну, вы не спрашивали меня о согласии. Черт, да я даже не знаю, с чем я тут должен соглашаться!

Валентина Ивановна внимательно смотрит на меня и потом спокойно говорит:

— Мы знаем дополнительный резерв для мотивирования Мутабора. Благодаря ему мы получили массу интереснейшей информации и он, как источник, еще не исчерпан. Поверьте, у меня нет большой охоты подвергать вас и вашу охотничью команду риску. Но ставки очень высоки. Очень.

— Как тогда, когда вы остались ставить опыты в пустой поликлинике?

— Значительно выше — серьезно отвечает упрямая моя наставница.

* * *

До Ольховки Ириха решила не ехать. По словам Мелании Пахомовны за пару километров была заросшая дорожка, которая выходила на свежую довольно лесосеку, а оттуда по тропинкам можно было при известном везении довольно быстро и минуя редкие и немноголюдные здесь деревушки выбраться сначала на ветку железной дороги, а потом и на шоссе Санкт-Петербург — Москва. Или как частенько называл это шоссе ядовитый Витька: 'Трасса ведущая из города-героя Ленинграда в город-геморрой Москву'.

Сюка за спиной деликатно повизгивала, но сидела вполне спокойно. Мотоцикл шел легко и наконец Ирка заметила вроде бы подходящий съезд, во всяком случае просвет в кустарнике у дороги сильно напоминал проезжее место.

Тут пробираться стало сложнее и несколько километров пишлось повозиться. Наконец немного наискосок проявилась другая дорожка, не такая заросшая. Шла она немного не туда, но ехать по ней было куда как проще. Ириха повертела в руках карту района, фиговую прямо скажем карту, по возможности сориентировалась, хотя ни той дорожки по которой она ехала ни той, по которой собиралась на карте не было и в помине, зато впереди как раз покарте судя была вполне себе пристойная дорога идущая хоть и в обход, но как раз куда надо. На дорогу между Борками Ирина выехала позже, чем рассчитывала, но не так чтоб уж слишком задержавшись. Аккуратно перебралась на другую сторону, вроде никто не заметил, да и она никого не заметила. Опять тропинки, опять наобум святых, по солнышку ориентируясь и слушая, как там за спиной Сюка — все таки рядом с дорогой мертвяки вполне могли быть. Нашли снова заборошенную дорожку, покатили по ней. Солнце показалось из-за тучек, почему-то не совсем там, где ожидала его увидеть Ирина. Остановилась, достала снова карту. Поразбиралась и вроде сообразила где они находятся.

Сюка, выпущенная погулять получила чуток харчей и с неохотой, но залезла в корзину. Поехали дальше, там где должна была по схеме быть дорога ничего не нашлось, зато через пару километров дорожка превратилась неожиданно в бетонку. Плиты торчали вперекосяк, но дорогу для мотоцикла было выбрать не проблемой. Удивившись внезапной бетонке, Ирка пробурчала себе под нос частенько говоримое ее муженьком в подобных ситуациях странноватое присловье: