Стивен Кинг - Оно

— Я не знаю, — еле слышно ответил Эдди.

Мистер Кин постучал себя по голове.

— Большинство болезней начинаются здесь, вот что я думаю. Я уже много, очень много лет занимаюсь этим бизнесом, и узнал о плацебо задолго до того, как врачи из университета Депола провели свое исследование. Обычно плацебо прописывают старикам. Пожилые люди, и мужчины, и женщины, приходят к доктору, убежденные, что у них болезнь сердца, или рак, или диабет, и еще какая-то ужасная напасть. Но очень часто ничего этого нет и в помине. Они неважно себя чувствуют только потому, что они старые, ничего больше. Но что в такой ситуации делать врачу? Говорить им, что они — часы без ходовой пружины? Ха! Едва ли. Врачи слишком любят полагающиеся им вознаграждения. — И теперь губы мистера Кина изогнулись, выражая нечто среднее между улыбкой и презрительной усмешкой.

Эдди просто сидел, ожидая, когда все закончится, закончится, закончится. «Но ты принял не лекарство» — эти слова не выходили из головы.

— Врачи им это не говорят, и я им это не говорю. Зачем суетиться? Иногда такой старичок или старушка приходят сюда с рецептом, на котором прямо написано: «Placebo», или 25 миллиграмм «Blue skies», [290] «Blue skies» — небесная синева (англ.). так это называл старый док Пирсон.

Мистер Кин хохотнул и глотнул газировки с кофейным мороженым.

— И что в этом плохого? — спросил он Эдди, а поскольку Эдди сидел и молчал, сам же и ответил: — Ничего! Абсолютно ничего! По крайней мере… обычно. Плацебо — дар божий для стариков. А есть и другие случаи — раковые больные, люди с прогрессирующей сердечной недостаточностью, с ужасными болезнями, которые мы еще не понимаем и не можем лечить, и некоторые из них дети, такие, как ты, Эдди! Если в таких случаях плацебо помогает пациенту почувствовать себя лучше, в чем вред? Ты видишь вред, Эдди?

— Нет, сэр, — ответил Эдди, глядя на пятна шоколадного мороженого и взбитых сливок, лужу газировки и осколки стакана на полу. Посреди этого безобразия лежала вишенка, словно сгусток свернувшейся крови на месте преступления. У него вновь сдавило грудь.

— Тогда мы с тобой одного поля ягоды! Мыслим одинаково. Пять лет назад, когда у Вернона Майтленда обнаружили рак пищевода — болезненную, очень болезненную разновидность рака, — и у врачей закончились все эффективные средства, которые позволяли снимать боль, я пришел к нему в больницу с пузырьком шариков из сахарозы. Видишь ли, он был моим самым близким другом. И я ему сказал: «Верн, это экспериментальное болеутоляющее средство. Врач не знает, что я даю тебе это лекарство, поэтому, ради бога, будь осторожен и не выдай меня. Они могут не сработать, но, думаю, они сработают. Принимай не больше одной в день, и только если боль станет совсем уж невыносимой». Он благодарил меня со слезами на глазах. Со слезами, Эдди! И это лекарство для него сработало! Всего лишь шарики из сахарозы, но они убивали большую часть боли… потому что боль — здесь.

И мистер Кин, очень серьезно, вновь постучал себя по голове.

— Мое лекарство тоже работает, — указал Эдди.

— Я знаю, что работает, — кивнул мистер Кин и улыбнулся выводящей из себя, самодовольной улыбкой взрослого. — Оно срабатывает для твоей груди, потому что воздействует на твою голову. «Гидрокс», Эдди, это вода с капелькой камфорного масла для медицинского привкуса.

— Нет! — В дыхании Эдди вновь послышался свист.

Мистер Кин отпил газировки, отправил в рот ложечку тающего кофейного мороженого и брезгливо вытер подбородок носовым платком, пока Эдди вновь воспользовался ингалятором.

— Я хочу уйти. — Эдди приподнялся со стула.

— Позволь мне закончить, пожалуйста.

— Нет! Я хочу уйти, вы получили свои деньги, и я хочу уйти.

— Позволь мне закончить. — Слова эти мистер Кин произнес так категорично, что Эдди опустился на стул. Как же иной раз дети ненавидят взрослых за их власть. Как же ненавидят!

— Отчасти эта проблема вызвана тем, что твой доктор, Расс Хэндор, слабак. Но главная причина в твоей матери, в ее абсолютной уверенности в том, что ты болен. А ты, Эдди, попал между двух огней.

— Я не чокнутый, — выдохнул Эдди.

Стул под мистером Кином заскрипел, как гигантский сверчок.

— Что?

— Я сказал, что я не чокнутый! — прокричал Эдди. И тут же его лицо залила краска стыда.

Мистер Кин улыбнулся. Думай что хочешь, говорила его улыбка. Думай что хочешь, но и я буду думать что хочу.

— Эдди, я тебе говорю только одно: физически ты совершенно здоров. В твоих легких астмы нет — она в твоем разуме.

— То есть вы говорите, что я чокнутый.

Мистер Кин наклонился вперед, пристально глядя на Эдди поверх сцепленных на столе рук.

— Я не знаю. — Голос звучал мягко. — Ты чокнутый?

— Это все ложь! — воскликнул Эдди, удивленный, что такие громкие слова вырвались из его сжатой груди. Он думал о Билле, о том, как Билл отреагировал бы на такие потрясающие известия. Билл знал бы, что ответить, заикаясь или нет. Билл знал, когда должно проявить храбрость. — Все это одна большая ложь. У меня астма, астма!

— Да, — кивнул доктор Кин, и теперь обычно сухая улыбка превратилась в оскал черепа. — Но откуда она у тебя взялась?

В голове у Эдди бушевал смерч. И как же ему стало плохо, совсем плохо.

— Четыре года назад, в 1954-м — как это ни странно, в тот самый год, когда университет Депола проводил свои исследования, — доктор Хэндор начал прописывать тебе «Гидрокс». Название обозначает водород и кислород, два компонента воды. С того времени я потворствовал этому обману, но больше не стану. Твоя астма воздействует на твой разум, а не на тело. Твоя астма — результат нервного напряжения диафрагмы по воле твоего сознания… или твоей матери. Физически ты совершенно здоров.

Повисла гнетущая тишина.

Эдди так и сидел на стуле, в голове все смешалось. На мгновение он позволил себе предположить, что мистер Кин говорит правду, но вывод этот вел к слишком уж жутким последствиям. С другой стороны, а зачем мистеру Кину лгать, тем более в столь серьезном вопросе? Мистер Кин сидел и улыбался своей яркой, сухой, бессердечной пустынной улыбкой.

«У меня есть астма, есть. В тот день, когда Генри Бауэрс ударил меня в нос, день, когда мы с Биллом пытались построить плотину в Пустоши, я чуть не умер. И я должен думать, что мое сознание всего лишь… всего лишь это выдумало?

Но с чего ему лгать? (И только по прошествии многих лет, в библиотеке, Эдди задал себе еще более ужасный вопрос: “С чего ему нужно было говорить правду?”)».

Смутно он услышал голос мистера Кина:

— Я никогда не упускал тебя из виду, Эдди. И рассказал тебе все это, потому что теперь ты достаточно взрослый, чтобы меня понять, и еще по одной причине — я заметил, что у тебя наконец-то появились друзья. Они хорошие друзья, так?