Лорел Гамильтон - Дуновение холода

— Они всего месяц как ушли от Кела, нельзя их оставлять наедине с принцессой.

Рис помрачнел:

— Нельзя, да.

— Вот я и радуюсь, что только я один могу быть ей служанкой, — сказал Китто. Я погладила его по волосам:

— Правда?

Он улыбнулся, и в просиявших глазах я увидела не просто радость. У него есть место в моей жизни. Он нужен. Все мы ищем не просто счастья — мы ищем свое место. Некоторые счастливчики обретают его еще в детстве, в своей семье. Но как правило, мы уже взрослыми всю жизнь ищем место, или человека, или организацию, где или с кем мы почувствуем себя важными и нужными, где без нас не справятся, не обойдутся. Всем нравится чувствовать себя незаменимыми.

— Ты больше никого не трогаешь, чтобы собраться с мыслями, только меня. Ты приходишь ко мне в комнату, когда устаешь от всех, кто от тебя чего-то требует. Приходишь ко мне, когда хочешь подумать. Ты трогаешь меня, а я тебя. Иногда потом бывает секс, но чаще мы просто обнимаемся. — Он прижался щекой к моему бедру. — Еще никто не обнимал меня, чтобы успокоиться и утешиться. Оказывается, это очень приятно!

Я думала над его словами и не находила, что возразить.

— А я считал, что в комнате Китто ты прячешься потому, что здесь зеркала нет, — удивился Рис.

— И поэтому тоже, — сказала я.

— Она не только в комнату ко мне приходит. Она меня гладит, когда я сижу у нее под столом. Когда-то она считала меня обузой, а сейчас она ждет, что я буду сидеть у ее ног и ее гладить, а она будет гладить меня.

— А собаки с тобой под стол не забираются? — спросил Рис.

— Нет, собаки не остаются под столом, если со мной Китто. — Я посмотрела в глаза полукровке-гоблину, перебирая его волосы. — Ты им что-нибудь сделал?

— Место у твоих ног — мое место, Мерри! Я его не уступлю.

— Это же собаки, Китто. Пусть особенные волшебные, но собаки. А ты — нет.

Он улыбнулся, но не очень весело.

— Собаки делают для тебя то же, что и я. Многое из того, что делаю я. Я видел, как ты их гладишь, и как тебе от этого становится спокойней.

— Ты к собакам ревнуешь больше, чем к стражам? — спросил Рис.

— Да, — просто сказал Китто.

Мне стало грустно оттого, что он ценит себя так мало.

— Китто, ты мне дорог и ценен. Прикасаться к тебе — совсем не то, что гладить собак.

Он отвернулся, спрятал от меня глаза. Спрятал, целуя меня в бедро, но все было понятно.

— Ты моя принцесса.

Я уже знала, что эта фраза много что может означать. Что я слишком упряма, что ошибаюсь, но он не может меня переубедить — и потому опускает руки. Могла еще значить, что ему в голову пришла какая-то страшноватая мысль, и он не хочет высказывать ее вслух. Или что я его чем-то обидела, но он не считает себя вправе жаловаться.

Многозначная такая фраза.

— Гоблины собак не держат и никогда не держали, — заметил Рис. Я перевела взгляд на него.

— Но волшебных собак любят во всей волшебной стране!

— Гоблины их едят.

Я посмотрела на Китто — тот не поднял головы, целуя мне ногу чуть ниже. Надо думать, Рис прав.

— Я очень расстроюсь, если какая-нибудь из собак пропадет.

— Вот видишь, — сказал Китто. — Ты мне из-за них угрожаешь.

— Мы их любим как домашних животных и ценим, как дар Богини. А еще они — создания дикой магии.

— Я знаю, что они значат для вас, но бояться надо не меня. Падуб с Ясенем найдут себе занятие поинтересней, чем гоняться за живой добычей, но ведь с ними придут Красные колпаки. И они-то будут слоняться без дела, пока ты станешь заниматься сексом с близнецами. А Красные колпаки любят, чтобы мясо еще дергалось.

— Черт! — воскликнул Рис. — Я же знал. Но я так давно не имел никаких дел с Красными колпаками, что все забыл!

— Их среди твоих палачей не было? — спросила я, не успев поймать себя за язык.

— Нет. Они еще помнят меня как Кромм Круаха; я в свое время пролил столько крови, что они плескаться в ней могли. Они все еще считают себя мне обязанными.

— Да… И правда, должно быть, была кровавая баня, раз они столько веков тебе благодарны, — оценила я.

Теперь отвернулся Рис.

— Меня звали когда-то Красным Когтем. Имя было истинное.

«Истинное имя», надо думать, значит, что оно верно характеризует обладателя. Я оглядела Риса: белокожий красавец с мальчишеским лицом и пухлыми чувственными губами. Только шрамы нарушали маску юности и веселья, заставляли вглядеться глубже. Если б они не напоминали, сколько всего пережил этот нестареющий мужчина, можно было бы ошибиться и принять его за кого-то ординарного. За такого, кем можно пренебречь. И разумеется, именно эту роль он годами разыгрывал при дворе.

Я провела пальцем по краю шрама. Еще недавно Рис отдернулся бы, но сейчас он знал, что для меня шрамы — всего лишь деталь его кожи, еще один повод к нему прикоснуться, еще одно место, где его можно ласкать и целовать.

Он улыбнулся мне, став еще красивей — так вдруг освещается изнутри лицо любящего — не от магии, а от чистой радости, в ответ на что-то сказанное или сделанное тобой.

— Что такое? — негромко спросила я.

— Сколько лет уж прошло, как я потерял глаз, а только ты одна трогала меня вот так.

Я нахмурилась, приложила ладонь к его щеке, не думая, шрам под пальцами или обычная кожа.

— Как — так?

Он посмотрел на меня так, словно я должна была сама понимать.

— Мы Неблагие. То, что другие считают дефектами внешности, у нас ценится, — сказала я.

— Только не у сидхе, — заметил Рис. — Отмеченный шрамами сидхе — живое напоминание о том, что совершенная красота может быть загублена навеки. Я как призрак в зеркале, Мерри. Я напоминаю всем, что мы теперь всего лишь долгоживущие, а не по-настоящему бессмертные.

— Я тоже, — сказала я.

Он опять улыбнулся, плотней прижимаясь щекой к моей ладони:

— Вот потому я и думал, что мы станем хорошей парой.

Я нахмурилась:

— Что?

— Разве не помнишь? Я тебя пригласил на свидание, когда тебе было шестнадцать.

— Помню. — Я опустила руку. — Помню, что ты пытался уговорить меня на секс, за что нас обоих казнили бы.

— До акта я бы не довел. Мне просто хотелось узнать, в кого ты пошла из твоей родни.

Я нахмурилась сильней:

— Как это?

Он улыбнулся с нежностью.

— По твоей реакции на мои заходы… — На этом слове он приподнял бровь, и я рассмеялась. — …я собирался решить, разговаривать ли с твоим отцом.

До меня дошло, куда он клонит.

— Ты просил у моего отца разрешения стать моим женихом?

— Я просил его рассмотреть мою кандидатуру.

— Ни ты, ни он мне ни слова не сказали!

— С самого начала ясно было, что твоим сердечным избранником мне не стать. В шестнадцать лет ты любила Галена, а не меня. А потом твой отец отдал тебя Гриффину, и если бы ты забеременела, тем бы все и кончилось.