Гайя Антонин - Вызов

- Мана, - после его часовой лекции на тему "Как надо жить" я была в таком ступоре, что на автомате задала волнующий меня вопрос, - а как ты Мурзу поймал?

- Я его не ловил, - невозмутимый вампир помог мне разобраться с штифтом "Келтека", - он сам пришел.

- То есть? Пришел и попросил посадить его в клетку?

- Не совсем. Эта квартира у меня - как ловушка. Уходя, я оставляю закрытым лишь самый простой замок...

- О господи!..

- А поскольку я много лет стоял во главе Триариев - мое лицо и меня знают все, кому не лень. В том числе и мой этот адрес знают.

- Но ты оставлял меня тут!

- Для таких случаев у меня есть куча замков, видеонаблюдение и две сигнализации. Одна - на пульте охранного агентства, другая - моя личная.

- Но как можно жить в таком опасном месте, Мана? - я воззрилась на него осуждающе.

- Я живу в клубе, - сказал он.

- Вот как. И говорить об этом ты мне не собирался.

- Собирался. Непременно. Просто там такая берлога... А тут даже "Стейнвей" есть.

Мана улыбался.

Потом... потом было здорово. Он рисовал меня, при этом позировать можно было весьма условно. Мне милостиво разрешили читать книгу. Я взяла один из любовных романов, оставленных прежними пассиями зеленоглазого. Спустя 15 минут после начала позирования Мана аккуратно вынул из моих рук томик.

- Эй...

- Тшшш... - быстро, как соску - хнычущему ребенку, вампир сунул мне "Трех товарищей" Ремарка.

И как он узнал, что больше, чем эту книгу, я перечитывала только "Мастера и Маргариту"?..

- У тебя лицо было такое кислое, когда ты читала тот роман... - пояснил спустя какое-то время Мана.

Хороший, милый, добрый, настоящий Мана. С волосами, поминутно заправляемыми за уши, в голубых джинсах и с гематитом на шее. И босой. И такой сосредоточенный, легкий, безмятежный, без понтов, заскоков и закидонов. В какой-то момент меня перестал интересовать заученный почти наизусть текст, и на предложении Отто сходить на бокс я закрыла книгу. Устроившись поудобнее на диване, я принялась наблюдать за Маной. Поставив ногу на нижнюю опору мольберта, он чуть склонился к холсту.

- Я начал рисовать, когда Субирано подкинула меня Тристану, - вдруг сказал Мана. - Он решил, что такому психу, как я, лучше всего подойдет такая арт-терапия. Неспешные движения кисти успокаивают, неяркие краски, по крайней мере, не бесят, и так далее. Мне даже ножа для бумаги в руки не давали.

- Субирано тебя довела до такого?..

- Я сам себя довел, - спокойно ответил вампир. Я не видела его манипуляций из-за мольберта, но лицо было видно хорошо. Вот он опустил глаза к дощечке, на которой растирал краски. - Суби имела надо мной физическую и духовную власть, но морально ломаться или нет - зависело от меня. Так вот, я подумал - а что, оружия нет, едва ли не в комнате без острых углов держат - буду рисовать.

- Сублимация?.. - не поняла я.

- Нет, просто в то время художники часто травились красками и свинцовыми тюбиками. Я понимал, что не умру от этого, но и такого было достаточно для души страдальца, - он иронично улыбнулся полотну.

- Что ты любишь рисовать больше? Голую натуру? - пошло скалясь, предположила я.

- Когда-то - так и было. Недолго. Предпочитаю рисовать то, что не хочется съесть, - вампир оторвал, наконец, взгляд от девушки на холсте и глянул на девушку из плоти и крови. Он ждал моей реакции. - Ну, или изнасиловать... - пробормотал он, не дождавшись, снова обращая глаза к полотну.

- Мана... - пока мы не отошли от темы Субирано, решилась спросить о том, чем же она так насолила ему.

- А?

- У меня есть к тебе очень личный и неприятный вопрос. Можно?..

- Нет, - отрезал он.

- Ладно, - покорно согласилась я.

Наградой мне был изумленный взгляд крыжовенных глаз.

- Ты опять меня убить решила?

- Почему ты так думаешь?!

- Послушна в последнее время сверх меры. Усыпляешь мою бдительность? Не выйдет.

- Мана, я человек, - я сделала усталые глаза, - я иногда устаю бунтовать. Просто устаю - веками мой дух не ковался в горнилах заоблачных сфер...

Вампир весело фыркнул.

- Стихи?..

- Отстань, у тебя арт-терапия - и я тоже хочу.

- Ну, продолжай, - с улыбкой предложил Мана.

- А ты стихи пишешь?

- Нет. На родном когда-то писал вирши. На других языках не получается.

- Боже... Влюбленный юный Мана Депрерадович томился под окном дамы сердца, при свете одинокой свечи писал ей романтичные строки, ждал часами, чтоб поцеловать ее руку после танца, в то время как штаны едва не лопались и хотелось одного - быстро-быстро задрать ей юбку в темном уголке и выплеснуть всю свою любовь на ее пылающие лядвии...

Мне пришлось прерваться, потому как вампир зашелся звонким, таким медовым для моего слуха смехом, отложил кисть и палитру, подошел, все еще хихикая, ко мне и, склонившись, нежно поцеловал.

- Мне нравятся твои высокопарные импровизации, - сообщил он, возвращаясь к мольберту. - Лядвии, - он еще раз хохотнул, качая головой, - и где ты такого нахваталась.

- Представляю, с какими дурами ты трахался, если тебе слово "лядвия" из уст женщины кажется верхом эрудированности...

- Грязная, пошлая девочка... - медленно и довольно проговорил Мана, снова растирая краску на палитре. - С такими точно не встречался.

И снова - я ему "спишь со мной", а он мне - "занимаюсь любовью", я ему "трахался", он мне - "встречался"... Я давно стала замечать эти округлые деликатные формулировки в том, что касалось меня. Может, это лишь кажется? Мне часто кажется то, чего нет.

- Так я угадала? Ну, со стихами и дамой?

- Практически один в один описала, - с улыбкой сказал мой вампир.

- И что? Так и не дала?

- Не дала, - с притворно грустным вздохом согласился он.

- Зато наверняка была какая-нибудь девчонка попроще - с кухни князя, - я задумчиво плела косички из своих волос, перекинутых через плечо, - или нет, какая-нибудь аппетитная мещаночка...

- Ты меня уже с Д`Артаньяном путаешь, - со смехом заметил Мана. - Ты пытаешься вызнать, кого я впервые полюбил или с кем впервые переспал?

О, вот опять! Со мной - занимается любовью, а с первой женщиной - оказывается, лишь спал.

- Мне, пожалуйста, и кофе, и чай. И то, и другое с тортом, - процитировала я весьма приблизительно персонажа детской книжки "Дядюшка Ау".

- Торта не будет.

- Почему? - проныла я.

- Потому.

- Ладно. Кого полюбил первым?

- Я не помню ее имени, - честно признался Мана, слегка отступая от мольберта и глядя на полотно с расстояния. - Так страстно любил я эту молодую женщину, супругу одного из друзей Франца, кстати. Так умирал без нее ночами. На войну шел с ее именем. А спустя полвека понял, что даже не в силах вспомнить ее облика или имени, - Мана задумчиво пожал плечом. - Она осталась в мелочах в моей памяти. Запах ее парфюма от конверта с письмом. Замысловатая буква "т", особенно если с нее строка начиналась. Красноречивые ее взгляды. Цвета глаз не помню, а "гляделки" с ней - так живо. Жажда обладания. Умирание от любви, - Мана усмехнулся. - Все ушло за полгода. Кажется, после войны и ранения я перестал о ней думать. Перестал замечать...