Дия Гарина - Темна египетская ночь

Я мотался по арене, как муха между рамами, безрезультатно пытаясь сократить количество своих противников ровно вдвое. Но, увы… Меня хватало только на оборону. Я не настолько превосходил гладиаторов в мастерстве, чтобы с легкостью разделаться сразу с обоими.

Бой затягивался. Зрители неистовствовали. А я под шумок уже начал привыкать к своему неудобному на первый взгляд оружию. Казалось, что клинок сам выбирает оптимальные траектории и углы атаки, постепенно превращаясь в послушное продолжение моей руки. То есть совсем наоборот – это я становился его бесплатным приложением. Это его резкое движение парирует удар двуручного меча; это его сверкающий росчерк заставляет янычара попятиться; это его сталь кричит от боли принимая на себя удар ятагана, не позволяя изогнутому клинку войти мне под ребра, это… Боюсь только, что скоро это закончиться. Ведь я не мальчик уже – сорок стукнуло. Ё…………, как меня стукнуло! Видимо рыцарю надоели наши па-де-де и пока я отбивался от янычара, он пошел ва-банк. Да так быстро, что я едва успел закрыться, но потерял равновесие и закувыркался по песку неприкаянным перекати-полем. И даже козе стало ясно, что подняться мне уже не дадут.

Шрам на горле тут же зачесался, на долю мига погружая меня в не слишком приятные воспоминания, но решение уже пришло. Действительно, зачем изобретать велосипед, когда можно использовать старые наработки? Ведь копеш тоже пригоден для метания. Совсем как Нож Витьки Курицына, пресекший земной путь основательно доставшего меня маньяка – Вещего Могильщика. Так что мне оставалось только изо всех оставшихся сил метнуть серповидный клинок в заходящего справа янычара, надеясь, что перехватить его в воздухе тот уже не сумеет. Убедившись, что попал, и попал удачно, я резко развернулся навстречу рушащемуся на меня сверху двуручному мечу. И понял, что увернуться уже не успею. Па-ба-ба-бам…

Если бы я в этот момент думал головой (что, в общем-то, у меня неплохо получается), то через несколько секунд превратился в подобие профессионально разделанной туши. Но, слава богу, руки принимали решение самостоятельно. Мне оставалось лишь подчиниться и, и провести прием, которому совсем недавно обучил меня Сашка Макаров. Изменивший курс меч смачно врубился в песок возле моей левой ноги. Правда, по пути он полностью срезал мне кожу от запястья до локтя, но кого заботят такие мелочи?

Дальше пришлось делать все очень быстро. И тут Макаровская наука пришлась как нельзя кстати. Не обращая внимания на шлейф алых брызг, тянувшихся за мной, я ухватил рыцаря за руку и совершенно невообразимым образом кинул через себя, попутно выворачивая ему кисть. Что из-за его доспехов было делом повышенной сложности. Повалив гладиатора на песок, я приступил к решению главного вопроса в истории российской интеллигенции: что делать? Что делать дальше, если рыцарский меч оказался вне пределов досягаемости, а голыми руками я с этой шпротиной в консервной банке расправиться не в состоянии. Но кто-то (не будем тыкать пальцами в Ашрафа Салеха, скрестившего руки на груди за бронированным стеклом ложи для VIP-персон) решил совсем иначе, и динамики донесли до меня четкий приказ: «Немедленно отпусти его и отойди в сторону, иначе откроем огонь на поражение!»

Отойти?! Хренушки!!! Если отойду, меня уж точно превратят в крупноячеистое решето. И потому я только сильнее вжался в рыцарские латы, одновременно пытаясь на всякий случай оглядеться. А так как смотреть было особенно не на что (кроме двух трупов и песка на арене по-прежнему ничего интересного не наблюдалось), то я стал усиленно прислушиваться и вскоре понял, что зал непрестанно скандирует по-английски: «Жизнь! Жизнь! Жизнь!».

Я поднял глаза и взглянул в удивленно замершие зрачки фото-, теле– видеокамер и направленных на меня автоматных стволов. Я смотрел на людей, в едином порыве выбрасывающих кулаки с устремленным вверх большим пальцем, на Ашрафа Салеха, губы которого презрительно кривились… И вдруг понял, что толпа требовала жизни не для поверженного рыцаря. Она требовала ее для меня. И как бы миллионер не желал порадовать племянника смертью его обидчика, но против им самим же выработанных правил Ашраф не пойдет. Не в его силах было изменить веками освященный обычай помилования снискавшего симпатии толпы гладиатора. Меня то есть. Нет, он не стал подтверждать оправдательный приговор поднятием большого пальца, он только что-то приказал охранникам, и через минуту на арене от них стало не продохнуть.

Я поднялся и под усиленным конвоем покинул арену, заливая ее кровью из располосованной руки, вслушиваясь в бессвязные крики Андрея:

– Так держать, джедай! Мы еще им покажем козью морду! Ишь, чего удумали, живых людей львам скармливать! Не боись, Игорек, теперь тебя просто так не убьют, по себе знаю. Ты, главное, не гоношись, слышишь! Соглашайся! Как твой гуру приказываю: соглашайся! Понял? А там видно будет…

Я хотел спросить: на что соглашаться, но меня уже завели в другой выход, а через мгновенье за спиной с тихим стуком опустилась бетонная стена. И с громким лязгом решетка. Не успел я двух шагов пройти, как, внося некое разнообразие в черные пиджаки своим белым халатом, между широченными плечами секьюрти проскользнул смуглый худощавый медбрат (а может фельдшер). И сразу же принялся наворачивать на меня бинты, как на вилку спагетти. Что собственно было очень даже кстати, – иначе я им тут все ковры привел бы в негодность. Да, именно ковры. В отличие от тоннеля, по которому нас сюда привели, этот устилали многоцветные дорожки. Не трудно было догадаться, чьи ясны очи меня желают лицезреть. Очередная пара поворотов и мы приблизились к еще одной поднимающейся стене. Старший из охранников подставил глаз под сканирующее устройство, вмонтированное справа, и через секунду мы были пропущены в… Больше всего это походило на продвинутую европейскую гостиную начала семидесятых годов. Облегченные диваны, треугольные столы, металл, стекло, и национальное африканское искусство в виде масок и эстампов на стенах. И посреди всего этого выпускник МГУ, владелец гладиаторского цирка – гостеприимный господин Салех. Он спокойно восседал на софе, застеленной леопардовой шкурой (кажется настоящей) курил и стряхивал пепел в раскрытую львиную пасть глиняной пепельницы.

– Не желаете ли представиться, – как ни в чем не бывало начал наш радушный хозяин, почему-то в этот раз по-английски. А-а-а, вот почему. Недалеко от двоюродного дяди в кресле цвета подгнившего апельсина ерзал Карим, баюкая зажатую шинами руку. В английском языке нет разницы между «ты» и «вы», но то, как прозвучало вражеское «ю», заставило меня предположить, что миллионер в этот раз обращается ко мне именно на «вы».