Йон Линдквист - Человеческая гавань

Чуть позже к маяку подошли Элоф со своим братом Йоханом, Мате с женой Ингрид и Маргарета Бергвалль. Они обыскали на маяке каждый миллиметр, но ничего не нашли. Через час совсем стемнело. Андерс и Сесилия сидели на пороге маяка, одинаково обхватив головы руками.

Симон почувствовал щемящую боль в сердце. Бедные несчастные родители, каково им сейчас?

Симон осторожно коснулся безжизненной руки Сесилии:

— А следы были? Хоть какие — нибудь?

Она вздрогнула:

— Нет. Только наши. А ее — нет. Вообще. Как будто бы она стояла и взлетела в небо.

Андерс всплеснул руками:

— Ну, такого же не может быть. Ведь такого не может быть? — И он беспомощно взглянул на Симона.

Тот поднялся и снова пошел на лед. Хоть бы какой — нибудь знак, что — нибудь, что показало бы, в каком направлении искать.

Симон сунул руку в карман куртки и достал оттуда маленький спичечный коробок. Затем он положил вторую руку на лед и мысленно попросил его растаять.

Сначала стаял снег, через двадцать секунд появилась большая черная дыра во льду. Симон отложил коробок и осторожно опустил пальцы в ледяную воду.

Нет, лед был очень толстым. Вряд ли существовала вероятность того, что Майя провалилась под воду.

Но что же в таком случае могло произойти?

Майя просто исчезла.

В течение этого рассказа необходимо время от времени отступать назад во времени, чтобы пояснять кое — что в настоящем. Жаль, конечно, но это неизбежно. По — другому никак не получится.

Думаре не очень большой остров. И все, что там происходило, все еще живо, не выветрилось и влияет на события настоящего. Места и предметы несут какое — то свое знание, которое не забывается. Мы не в силах избежать этого. Никто этого не избежит.

В удаленной перспективе это совсем небольшой рассказ. Он вполне может поместиться в спичечном коробке.

Наступила последняя неделя мая, и пошел окунь. У Симона был очень простой способ рыбачить. После нескольких лет экспериментов с различными приемами он установил, что очень удобно закреплять один конец сети веревкой к причалу и тянуть другой конец лодкой. Сеть растягивается, ее просто закинуть и еще проще осматривать. Он доставал сеть с причала, вынимал рыбу и бросал сеть обратно в море.

Семь утренних окуней, уже вычищенных, лежали в холодильнике. Симон выбирал водоросли из сети, пока чайки заканчивали трапезу рыбьими потрохами. Утро было теплым и ясным, солнце палило так, что он вспотел.

Кот Данте ходил за ним целое утро. Он никак не мог понять, что рыба в сети — совершенно обычное дело. Всякий раз, когда он получал рыбинку, надежда на следующую подачку вспыхивала в его глазах, и он всюду ходил за Симоном — от дома к мосткам и обратно.

Когда Данте обнаруживал, что в это утро больше рыбки получить не удастся, он садился на мостках посмотреть на чаек. Он никогда не осмеливался атаковать чайку, но совершенно явно у него были свои фантазии, как, наверное, у всех живых существ.

Симон достал сеть. По дороге к сараю он заметил кота, который так и сидел на мостках.

Вернее, не сидел, а скорее сражался с кем — то. Данте метался туда и сюда, подпрыгивал в воздухе, яростно бил лапами кого — то невидимого. Казалось, что кот танцует. Симон видел его таким, когда Данте играл с мышью, но сейчас это явно была не игра, как с мышками или лягушками.

Шерсть на спине Данге поднялась, и его поведение можно было истолковать только одним способом: он встретился с кем — то, кто, несомненно, заслуживает уважения и является достойным противником. Хотя, с другой стороны, в это, казалось, трудно поверить: никого не было видно на расстоянии двадцати метров, а уж зрение у Симона сохранилось хорошее, даже слишком хорошее для его возраста.

Он развесил сеть, чтобы она не спуталась, и пошел посмотреть, что там делает кот.

Вернувшись на мостки, Симон по — прежнему не понял, что же так раздражает кота. Хотя нет, там лежал обрезок черной лески, вокруг которого кот ходил кругами. Это было так непохоже на Данте: ему уже одиннадцать лет, и он давно вышел из того возраста, когда забавляются бумажками или мячиками. Но эта леска, по всей видимости, привлекла его внимание.

Данте подпрыгнул и бросился обеими лапами на нее, но тут же отпрыгнул обратно, как будто леска была электрической, и лег на мостках.

Когда Симон подошел, кот лежал тихо. То, с чем он играл, оказалось вовсе не леской, потому что шевелилось. Это было какое — то насекомое, похожее на червя. Симон проигнорировал его и наклонился к коту.

— Данте, старик, ты чего? Что с тобой?

Кот закатил глаза, его тело пару раз дернулось, как от всхлипываний. Что — то вытекло из его рта. Симон поднял его голову и увидел, что это вода. Данте закашлялся, и вода потекла быстрее. Глаза потеряли всякое выражение, он вытянулся и окончательно затих.

Краем глаза Симон уловил какое — то движение. Насекомое ползло по мосткам. Симон нагнулся, чтобы рассмотреть его. Насекомое было совершенно черным, припухлым и длиной с мизинец. Его кожа блестела на солнце. Когти Данте оставили на коже след, и виднелись розоватые царапины.

Симон огляделся. Забытая чашка кофе стояла на мостках. Симон схватил чашку и накрыл ею насекомое. Затем он пару раз моргнул и закрыл лицо руками.

Это невозможно. Этого просто не может быть…

Такого насекомого не было ни в одной книге, и, скорее всего, Симон был единственными человеком на много миль вокруг, который знал, что это такое. Он видел его прежде, в Калифорнии, сорок лет назад. Но тогда оно было мертвым. Высушенным. И если бы не было того, что случилось с котом, он бы никогда об этом и не вспомнил.

Данте.

Тот самый Данте, в честь которого все коты Симона получали свое имя. Тот самый Данте, который после годов турне и съемок в фильмах удалился на покой на ранчо в Калифорнии. Там — то Симон и получил у него аудиенцию. Симону было тогда всего двадцать четыре.

Данте показывал ему свой музей — сделанные собственными руками реквизиты разных эпох: китайские фонтаны, которые были его популярнейшим номером, сундуки и шкафы, в которых Данте сжигал себя во время представлений, и многое другое.

Когда экскурсия была закончена, Симон показал на маленькую стеклянную витрину, стоявшую в углу. В середине находилась небольшая подставка, на которой лежало что — то, похожее на кожаный шнурок. Симон спросил, что это такое. Данте драматически изогнул бровь хорошо отрепетированным жестом и задумался. Затем на своем ломаном датском спросил Симона, что тот думает про магию.

— Ты имеешь в виду… настоящую магию?

Данте нетерпеливо кивнул.

— Ну, я бы сказал, что я… агностик, наверное. Я не видел никаких доказательств магических воздействий, но я не исключаю возможности существования магии. Это достаточно разумно звучит?