Энн Бишоп - Дочь крови

— Графф, — прозвучал угрожающий, громоподобный шепот.

Деймон задрожал. Каждый инстинкт сейчас кричал, что нужно призвать силу Черного Камня и закрыться.

Когда Графф появилась в комнате, воздух странно закружился, и у Деймона возникло ощущение, словно он по спирали спускается в водоворот. Он никогда не чувствовал ничего подобного и даже не осознал, что это Джанелль медленно скользит в бездну. Теперь что-то поднималось снизу, из глубины, нечто весьма злое и очень холодное.

Графф медленно обернулась и уставилась в пустоту бессмысленным, остекленевшим взглядом.

— Ничего не случилось, Графф, — произнесла Джанелль тем же холодным шепотом, который отозвался криком в каждой клеточке тела Деймона. — Мы с Вильгельминой были в музыкальной комнате, повторяли движения танца. Повариха принесла нам сэндвичи и как раз собиралась уходить, когда ты вернулась. Князя ты не видела, так как он был в своей комнате. Тебе все ясно?

Графф ухитрилась нахмуриться:

— Нет, я…

— Посмотри-ка вниз, Графф. Смотри вниз. Ты видишь это?

Женщина только всхлипнула.

— Если ты не вспомнишь то, что я сейчас сказала, то будешь любоваться этим… вечно. Тебе все ясно?

— Мне все ясно, — прошептала Графф, по подбородку которой потекла струйка слюны.

— Ты свободна, Графф. Возвращайся в свою комнату.

Услышав, как дальше по коридору закрылась дверь, Деймон за руку подвел кухарку к креслу и осторожно усадил ее. Джанелль не сказала больше ни единого слова, только посмотрела на них с болью и печалью в глазах, а затем направилась в свою комнату. Вильгельмина от страха обмочилась. Деймон привел ее в порядок, вытер пол, отнес поднос с сэндвичами на кухню и налил поварихе щедрую порцию бренди.

— Странная она девочка, — задумчиво произнесла та после второго стаканчика, — но все-таки в ней больше хорошего, чем плохого.

Деймон давал спокойные, сдержанные ответы, позволив женщине самой объяснить то, что она почувствовала в этой комнате. Вильгельмина тоже невольно исказила происшедшее, чтобы можно было принять эти события без ужаса и сомнений. Только он, сидя в своей комнате и глядя в пустоту, не желал расставаться с этим страхом и благоговением. Только он по достоинству оценил пугающую красоту и возможность прикасаться к ней, не сдерживая себя. Только он ощущал острое как нож желание.

Деймон сидел на краю постели, а на его губах играла ухмылка, полная боли. Даже несмотря на заклинания сохранности, цвета на картине начинали блекнуть и она обтрепалась по углам. И все же ничто не могло стереть легкую улыбку и опасный блеск в глазах Люцивара. Это был единственный портрет, который имелся у Деймона, сделанный много веков назад, когда его брат еще обладал аурой надежды, свойственной юности, до того, как служба при различных дворах превратила красивое, молодое лицо в подобие гор Аскави, которые он так любил. Оно приобрело жесткость, а тени, залегшие в уголках глаз, не рассеивались даже при ярком солнечном свете.

В дверь тихо, застенчиво постучали, и в комнату тихонько скользнула Джанелль.

— Привет, — произнесла она, очевидно не зная, как ее встретят.

Деймон обнял Джанелль за талию, когда она подошла поближе. Девочка положила руки ему на плечи и крепко прижалась к нему. Под глазами залегли синяки, и она мелко дрожала.

Деймон нахмурился:

— Тебе холодно? — Когда Джанелль покачала головой, он прижал ее покрепче к себе, зная, что внешнее тепло не в силах растопить внутренний холод. Однако после того, как они какое-то время простояли обнявшись, дрожь прошла.

Деймон не раз задумывался, рассказала ли она Сэйтану об инциденте в музыкальной комнате. Взглянув на нее сейчас, он узнал ответ. Джанелль ничего не говорила Жрецу. Она не отправлялась на свои прогулки уже три дня, а вместо этого сидела запершись в своем горе и одиночестве, гадая, есть ли хоть одно живое существо, которое не испытывает страха перед ней. Он пришел к Черному цвету совсем молодым человеком, но уже зрелым и готовым к этому, и все же ему стало не по себе, стоило оказаться так глубоко во Тьме. А для девочки, которая не знала ничего другого, которая шла странными, одинокими путями со своей первой сознательной мысли и при этом тянулась к людям, подавляя то, что составляло всю ее сущность… но она не могла преуспеть в этом. Иллюзия всегда будет разбиваться вдребезги, столкнувшись с первым же брошенным вызовом, открывая то, что лежит под маской.

Деймон напряженно рассматривал личико девочки, которая не менее пристально изучала фотографию, по-прежнему покоившуюся в его руке. Он со свистом втянул воздух, когда ему открылась простая истина. Он лишь носил Черный. Джанелль же была самой Чернотой. Однако в ее случае это означало не только темную, необузданную силу, а еще и смех, озорство, сочувствие, целительство… и снежки.

Деймон поцеловал ее в макушку и посмотрел на картину:

— Вы бы с ним отлично поладили. Он всегда с готовностью влипал в неприятности.

За это замечание Деймон был вознагражден тенью улыбки.

Джанелль снова взглянула на портрет:

— Теперь он больше похож на то, что он есть. — Ее глаза сузились, и неожиданно девочка обвиняюще посмотрела на Деймона. — Подожди-ка. Ты же сказал, что он был твоим братом…

— Был. — И есть. И всегда будет.

— Но он же эйрианец!

— У нас были разные матери.

Ее глаза приобрели странное выражение.

— Но один отец.

Он наблюдал за тем, как Джанелль так и этак мысленно складывает вместе кусочки мозаики, и уловил мгновение, когда они все стали на места.

— Это многое объясняет, — пробормотала она, взъерошив светлые кудряшки. — Но он еще не умер, знаешь ли. Эбеново-серый по-прежнему в Террилле.

Деймон моргнул.

— Как… — начал было он. — Откуда ты знаешь?

— Я посмотрела. Не бойся, я никуда не ходила, — торопливо добавила Джанелль. — Я не нарушила свое слово.

— Но тогда откуда… — Деймон покачал головой. — Забудь, что я спросил.

— Это не похоже на попытки пробиться через Опалы или Красный с расстояния, чтобы отыскать конкретного человека. — В ее глазах снова появилось отсутствующее выражение. — Деймон, единственный человек, кроме Люцивара, который носит Эбеново-серый, — это Андульвар, а он уже давным-давно не живет в Террилле. Кто еще это мог быть?

Деймон вздохнул. Он ничего не понял, но почувствовал облегчение от осознания этого простого факта.

— Как ты думаешь, можно сделать копию этой картины? — спросила девочка.

— Зачем?

Джанелль одарила его взглядом, который заставил Деймона вздрогнуть.

— Конечно.

— И получить твой портрет?

— К сожалению, его у меня нет.

— Мы могли бы сделать его.

— Но зачем… не важно. На это есть причины?