Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки. Книга 1. Темная бездна

В мой затылок впилась уже третья горошина, вызвав сильную боль. Однако все мое внимание было сосредоточено на осе, обнюхивающей ложбинку между мизинцем и безымянным пальцем. Мое сердце бешено билось, кожа покрылась мурашками. Что-то пронеслось мимо моего лица, и, приподняв голову, я заметил вторую осу, которая, совершив облет головы Демона, уселась ей на макушку. Должно быть, Демон почувствовала щекотание. Она подняла руку и смахнула осу, даже не зная, что село ей на голову. Оса с сердитым жужжанием вновь поднялась в воздух, мельтеша черными крыльями. Я решил, что она вот-вот ужалит Демона, но оса, очевидно учуяв родственное существо, внезапно взмыла к потолку.

Преподобный Ловой продолжал свою проповедь, рассказывая о распятом Христе, плачущей Марии и о камне, который откатывают прочь.

Я поднял глаза к потолку церкви.

Возле одного из вращавшихся вентиляторов я заметил маленькую дырочку размером не более четвертака. Из нее на моих глазах одна за другой вылезли три осы и спустились вниз, на прихожан. Через несколько секунд из дырки в потолке появились еще две осы и принялись описывать круги в спертом, удушливом воздухе.

За стенами церкви продолжал грохотать ливень. Стук дождя порой почти заглушал рулады преподобного Ловоя. О чем он говорил в те минуты, не знаю: я переводил взгляд с осы, примостившейся между моими пальцами, на дырку в потолке.

Все больше ос снижалось по спирали вниз, в душное закрытое пространство, в насыщенный дождевой влагой воздух церкви. Поначалу я пытался их считать. Восемь… девять… десять… одиннадцать. Некоторые из них садились на неспешно вращавшиеся лопасти вентилятора и кружились, словно на карусели. Четырнадцать… Пятнадцать-Шестнадцать-Семнадцать. Вот сквозь отверстие в потолке протиснулся сразу целый черный подергивающийся шар ос размером с кулак. Двадцать», двадцать одна, двадцать две. Я бросил считать, добравшись до двадцати пяти.

Я подумал, что, должно быть, где-то на чердаке, во влажной тьме шевелится осиное гнездо размером с футбольный мяч. Я завороженно наблюдал за осами, как, наверно, не могла отвести глаз Мария от ран незнакомца, встреченного ею на дороге. За это время из отверстия в потолке выпорхнуло еще не менее дюжины насекомых. По всей вероятности, никто, кроме меня, их не замечал. А что, если осы были для всех остальных такими же невидимыми, как Демон, когда она лазала пальцем в нос? Осы медленно кружились под потолком в потоках гонимого вентилятором воздуха. Их скопилось уже целое темное облако, словно бушевавшая за стенами церкви буря сумела каким-то образом найти лазейку внутрь.

Оса, сидевшая у меня между пальцев, задвигалась. Глядя на нее, я вздрогнул, когда очередная горошина ужалила меня сзади в шею там, где были острижены волосы. Добравшись до сустава моего указательного пальца, оса остановилась. Ее жало касалось моей кожи: я ощущал его крошечное зазубренное острие, словно то были крупицы разбитого стекла.

Преподобный Ловой был теперь в своей стихии: он бурно жестикулировал, волосы начали сползать на лоб. Снаружи бушевала буря, дождь стучал по крыше, словно настал конец света и пришла пора рубить деревья, чтобы строить ковчег и созывать зверей, каждой твари по паре. Всех, но только не ос, подумал я; на этот раз мы исправим ошибку Ноя. Я продолжал наблюдать за осиным лазом в потолке, и зрелище это меня одновременно ужасало и притягивало. Я подумал, что Сатана нашел-таки способ проникнуть на пасхальное богослужение и теперь кружит над нашими головами, высматривая грешную плоть себе в добычу.

Потом произошло следующее.

Воздев руки, преподобный Ловой проговорил своим хорошо поставленным голосом проповедника: «И в это знаменательное утро, после рода тьмы, ангелы спустились на землю и га… а… а… кх!..»

Устремив руки вверх навстречу ангелам, он внезапно увидел воочию, как они ползут, шевеля крохотными крылышками.

И тут мама накрыла ладонью мою руку с сидящей на ней осой и нежно ее сжала.

Оса укусила ее, и в тот же миг насекомые под потолком, видимо, решили, что проповедь преподобного Ловоя слишком затянулась.

Мама вскрикнула. Одновременно раздался и крик священника. Он и послужил сигналом, которого так долго дожидались осы.

Черно-синее облако насекомых, насчитывавшее более сотни жал, обрушилось вниз, как сеть на головы попавших в западню животных.

Я услышал, как ужаленный дедушка Джейберд заорал; «Проклятье!» Бабушка Элис испустила высокую оперную трель. Несколько ос одновременно укусили мать Демона в шею, и та громко завыла. Папочка Демона замолотил в воздухе своими худыми руками. Сама Демон разразилась хохотом. Позади меня крякали от боли Брэнлины, забыв о своей плевательной трубке. По всей церкви раздавались вопли и крики, люди, нарядившиеся по случаю Пасхи в костюмы и нарядные платья, вскакивали с мест и принимались размахивать в воздухе руками, словно сражаясь с невидимыми бесами. Преподобный Ловой танцевал вокруг кафедры в пароксизме мучительной боли, тряся своими многократно укушенными кистями рук с такой силой, словно вознамерился напрочь оторвать их от запястий. Хор по-прежнему слаженно пел, но с их уст срывались не слова очередного гимна, а крики боли от укусов ос, впивавшихся в щеки, подбородки и носы певчих. Воздух был полон темных вихрей, вращавшихся вокруг лиц и голов людей, подобно терновым венцам.

— Прочь! Прочь отсюда! — зашелся кто-то в крике.

— Бежим! — завизжали у меня за спиной.

Единство сестер Гласс разбилось, как стекло: они мчались к боковым церковным выходам, их волосы были полны ос. Все мгновенно вскочили со своих мест. То, что всего десять секунд назад было мирным собранием прихожан, теперь напоминало охваченное ужасом стадо коров.

И во всем этом были виноваты осы.

— Моя чертова нога застряла! — в отчаянии стонал дедушка Остин.

— Джей! Помоги ему! — крикнула бабушка Сара, но дедушка Джейберд уже пробивался к выходу между забитыми людьми рядами скамеек.

Отец поднял меня на руки. Я услышал злобное гудение над левым ухом, и в следующее мгновение оса ужалила меня в мочку, да так, что от боли у меня из глаз брызнули слезы.

— Ой! — услышал я свой собственный крик, мгновенно утонувший без следа в хоре воплей и пронзительных выкриков. Но две новые осы все же услышали меня. Одна куснула меня в правое плечо через пиджак и рубашку; вторая, как африканское копье, пронеслась к моему лицу и впилась в верхнюю губу, результатом чего стало уа-а-ау-а-а-а-в-ва-а-а , что выражало неимоверную боль, но не содержало ни единой толики смысла, и я тоже забил в воздухе руками. Кто-то визжал, заходясь от радостного смеха: сквозь залившие глаза слезы я увидел Демона, прыгавшую, как заводная, на скамье. Ее рот растянулся в ухмылке, а все лицо было усеяно красными пятнами от осиных укусов.