Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки. Книга 1. Темная бездна

Рассматривая снимки похорон президента Кеннеди — лошадь без всадника, маленький сын президента, отдающий честь, длинные ряды людей, выстроившихся вдоль улицы, по которой ехал траурный кортеж с гробом президента, — я с ужасом открыл для себя поразительную и пугающую вещь. На всех этих снимках я видел черные пятна, казалось ползущие с краев фотографии к середине. Возможно, это просто были особенности освещения, дефекты пленки или что-то еще, но создавалось впечатление, что эти снимки буквально заполнены мраком. Черные тени висели в углах, протягивали свои щупальца к мужчинам в костюмах и рыдающим женщинам, касались своими пальцами машин, зданий и аккуратно подстриженных лужаек. Темнота нависала над головами людей, собиралась вокруг их ног, подобно лужицам дегтя. На всех фотографиях тьма напоминала живое существо, нечто, зреющее среди людей, словно вирус, стремящийся вырваться за пределы газетного снимка.

На следующей странице журнала я увидел фотографию человека, охваченного пламенем. Мужчина восточного вида с бритой головой спокойно сидел, скрестив ноги, посреди улицы, а пламя бушевало, охватывая его, словно развевающийся на ветру плащ. Его глаза были закрыты, и, хотя огонь уже лизал лицо этого человека, он выглядел столь же безмятежным, как мой отец, когда он слушал по радио Роя Орбисона. В подписи под фотографией говорилось, что этот снимок был сделан в городе под названием Сайгон, а азиат этот был монахом и сжег себя сам — просто облился бензином, уселся на мостовую и чиркнул спичкой.

Кроме того, в журнале была и третья фотография, которую я не могу забыть до сих пор. На ней была церковь после пожара — витражи в окнах выбиты, пожарные пробираются через развалины. На переднем плане несколько негров, по их лицам видно, как они потрясены происшедшим. На деревьях перед церковью нет листвы, хотя в подписи сказано, что пожар случился 15 сентября 1963 года, лето только-только закончилось. Я прочитал, что это случилось в баптистской церкви Бирмингема на 16-й стрит: кто-то заложил бомбу, которая взорвалась, когда заканчивались занятия в воскресной школе. Погибли четыре девочки.

Я поднял голову и окинул взором родной город — зеленые холмы, голубое небо и далекие крыши Братона. Бунтарь у моих ног коротко заскулил в своем собачьем сне.

Я не знал, что такое настоящая ненависть, пока не прочитал, что на свете есть люди, которые запросто могут принести в церковь бомбу и взорвать ее в воскресное утро, убив маленьких девочек.

Я очень плохо себя чувствовал. Разболелась голова, все еще покрытая шишками после кулаков Готы. Поднявшись в свою комнату, я упал на кровать и уснул, окруженный своими чудовищами.

В Зефире было начало лета. Мы просыпались утром в густой духоте, и хотя жаркое солнце постепенно разгоняло туман, воздух все равно оставался влажным, и даже после прогулки к почтовому ящику и обратно рубашка противно прилипала к телу. Ровно в полдень земной шар, казалось, останавливал свое вращение вокруг оси, и тогда даже птицы неохотно летали в душной парной синеве. Ближе к вечеру с северо-востока приплывало несколько облаков с пурпурным обрамлением. Можно было часами сидеть на крыльце со стаканом лимонада и радиоприемником, настроенным на бейсбол, и наблюдать за медленно приближающимися облаками. Потом через какое-то время слышались отдаленные раскаты грома, в небе блестели зигзаги молний, от которых трещало в эфире. Мог разразиться ливень на полчаса, но чаще всего облака просто проходили мимо без всякого громыхания и хотя бы капли дождя. В сумерках, когда земля немного остывала, в кустах начинали свой концерт мириады цикад и в воздух поднимались жуки-светлячки. Они, мерцая, садились на деревья и висели на ветвях, словно рождественские гирлянды, не слишком уместные в начале июля. На небе высыпали звезды, выходила луна. Если карта ложилась удачно, я иногда мог уговорить родителей разрешить мне посидеть подольше, часов до одиннадцати. Тогда я оставался во дворе и смотрел, как один за другим гаснут огни Зефира. Как только исчезал последний огонек, звезды начинали сиять особенно ярко. Я смотрел в самое сердце Вселенной и видел, как кружится звездный водоворот. Дул легкий ветерок, несший с собой сладкие запахи земли и леса, где-то во тьме тихо шелестели невидимые деревья. В такое время было трудно вообразить, что мир устроен вовсе не так идеально, как ранчо Картрайта в «Золотом дне» [13] «Золотое дно» — телесериал в жанре вестерна, передавался компанией Эн-би-си в 1959–1973 годах. и что не в каждом доме живет семья из «Троих моих сыновей». Я от души желал, чтобы мир был именно таким, но не так давно я собственными глазами видел фотографии с растущими пятнами тьмы, человеком, объятым пламенем, и церковью, разрушенной бомбой, и потому начинал догадываться, как обстоят дела на самом деле.

Когда родители позволили мне вновь кататься на велосипеде, я познакомился с Ракетой поближе. Мама сказала твердо: «Ты можешь упасть. Шов на губе разойдется, ты снова угодишь к доктору Пэрришу, и на этот раз дело закончится пятнадцатью швами, а то и всеми двадцатью!» Я был достаточно умудрен опытом, чтобы не играть с судьбой: старался не уезжать далеко от дома, передвигался медленно и осторожно, как те пони с провислой спиной, что с трудом бредут по кругу на фермерских ярмарках. Иногда я вроде бы замечал в фаре Ракеты золотой глаз, но этого не случилось ни разу, когда я смотрел прямо в фару, ожидая появления глаза. Ракета приняла мои осторожные прикосновения и слушалась меня, хотя я и чувствовал по тому, как плавно вращаются педали и плывет цепь, по тому, как щелкает велосипед на поворотах, что Ракете, как всякому породистому скакуну, хотелось нестись во весь опор. Я понимал, что мне еще многое предстоит узнать о своем двухколесном друге.

Моя губа зажила, лицо тоже. Но моя гордость осталась уязвленной, а уверенность в себе дала трещину. С этими ранами, которые никак внешне не проявлялись, я был вынужден жить дальше.

Однажды в субботу мы всей семьей отправились к общественному плавательному бассейну, где всегда было полно школьников. Правда, вынужден вам сообщить, что вход в бассейн был разрешен только белым. Едва мы добрались до бассейна, мама живо бросилась в покрытую рябью голубую воду, а папа уселся в шезлонге и отказался плавать, как мы его ни упрашивали. Мне тогда не сразу пришло в голову, что в последний раз отцу пришлось купаться, когда он видел мертвеца, погрузившегося вместе с автомобилем на дно озера Саксон. Я посидел немного рядом с отцом, пока мама плескалась в бассейне, и рассказал ему в третий или четвертый раз о необыкновенной силе и точности броска Немо Керлисса. На этот раз все внимание отца целиком принадлежало мне — ведь рядом не было ни телевизора, ни радио, к тому же он сам хотел сосредоточиться на чем-то, никак не связанном с водой, на которую, похоже, у него не было ни малейшего желания смотреть. Он предложил мне поговорить о талантах Немо с тренером Мердоком, чтобы сам тренер убедил маму Немо позволить ему играть за младшую лигу. Этим советом отца я решил воспользоваться позже.