Станислав Буркин - Русалка и зеленая ночь

– Милостивые господа! – проникновенно воскликнул кто-то из публики обличительным голосом. – А ведь мы с вами действительно повели себя как люди злые и неблагодарные…

– Прекратить! Прекратить! – пресек пропаганду аббат. – Не забывайте, что этот ящер – самозванец, подменивший подлинного наследника и погубивший батюшку его – императора и матушку-императрицу. Братья! – скомандовал он монахам. – Заковать это хитрое чудовище в кандалы!

– Мы тебе это припомним, – прошипел Хэм, когда на него надевали специально приготовленные здоровенные браслеты. – Не стоило нам тогда тебя оживлять. Надо было бросить там, в космосе, или сожрать на худой конец…

– Увидите его! – приказал аббат, указывая на геликоптер. Вновь защелкали фотовспышки, и друзей вместе с аббатом окружили журналисты с микрофонами и телекамерами.

– Ваши комментарии! Сколько времени на российском троне находился ящер?!

– Пятнадцать лет, – деловито бросил аббат.

– Это динозавр?

– Инопланетный хамелеон.

– Почему государь оказался омерзительным ящером?

– Так получилось.

– Газета «Таймс». Кто займет русских престол? Каково ваше положение и состояние? Каково ваше личное мнение о временах лжеправителя?

Аббат подчеркнуто вздохнул.

– Давайте, я отвечу на все ваши вопросы одной короткой речью, – сказал он, прокашлялся, заглянул в вынутую из кармана рясы бумажку, и, театрально вытянув руку, возгласил: – Граждане свободной России! Тирания повержена! Кончилось смутное время! И вместе с ним кончилась ужасная эпохальная трагедия нашей многострадальной родины…

– Постойте, постойте! – выкрикнул кто-то из журналистов. – Но ведь было не так уж и плохо!

– Да? – смутился Коза.

– Да так хорошо еще никогда не было, – поддержал коллегу другой репортер. – В чем трагедия?

– Ну-у… Понимаете… Это была особая трагедия. Потаенная трагедия… – Он снова заглянул в листочек. – Народ наш спал… И не ведал. О том, что им правит ужасная зеленая рептилия. – Голос его снова стал уверенным. – Эти пятнадцать лет войдут в историю России, как зловещая Зеленая Ночь!

– А где теперь искать настоящего наследника?

Аббат развел руками.

– Ну… – его глазки забегали. – Мы его в приют сдали… Но он, наверное, подрос… Похоже, кому-то придется всем бывшим детдомовцам руки пожимать…

– Как здорово, что все оказалось так просто, – тихо говорила Машенька, когда они в обнимку с Даней шли по людной поляне к бесформенной гондоле инопланетного цеппелина. – Теперь все утрясется, и все будет по-старому…

– Ты думаешь? – зевнул тот и посмотрел на нее добрым усталым взглядом. – Я так хотел бы, чтобы все было по-старому.

У летательного аппарата гордый старик Томский, что-то обсуждал с резко жестикулирующим аббатом.

– До свидания, ваша светлость! – махнула графу Машенька, когда они проходили рядом.

Граф слегка поклонился ей в знак почтения и протянул Данечке руку. Тот рассеянно пожал ее и полез в цеппелин вслед за Машенькой.

– Что за черт! – схватил графа за руку аббат. – У вас перстень светится!

– Не может быть, – сдержанно возразил Томский и уставился на камень. Свечение меркло. Но оно было!

– Эй, как тебя! – заорал аббат Дане в спину, но тот, не оборачивался, даже и не думая, что обращаются к нему. – Эй, парень, вернись! – закричал аббат и кинулся к цепеллину за ними. – Маша! – вспомнил он, как зовут девушку.

Та, наконец, оглянулась.

– Идите сюда! Идите обратно! – сердито крикнул ей аббат, стоя у входа в модуль. – Этого своего сюда тащи!

– Данечка, нас зовут, – сказала Маша, и они снова ступили на землю.

Аббат ухватил девушку за руку и подволок парочку обратно к Томскому.

– Ну-ка возьми его за руку, – приказал он Дане.

– Мы-мы-мы уже попрощались, – промямлил Даня сконфужено, решив, что аббат уличил его в неучтивости.

– Возьми лапу, кому говорят! – рявкнул пан Коза.

Даня быстро послушался. Перстень вспыхнул с новой силой.

– Ваше Величество? – удивленно поднял брови граф Томский, пытливо заглянул Дане в лицо и сдержанно поклонился.

– Матка Бозка! Бред какой-то! – возмутился аббат. – Слушай, – посмотрел он на Даню неодобрительно, – ты никогда в приюте не был?

– Был, – кивнул Даня. – Я вы-вы-вырос в детском доме.

– Ну, ты даёшь! – выпучив глаза, сказал аббат. – Ну, даёшь!

Третью неделю ликовал Екатеринбург. Сверкали салюты, дирижабли осыпали праздничную столицу серпантином и конфетти, на шелковых парашютиках так и парили шоколадки, а навстречу им взлетали воздушные разноцветные шары… Но все еще держава Российская готовилась к главному событию, открывающему новую эпоху – коронации Его Величества цесаревича Даниила. До нее оставался один день.

… Окруженная мотоциклетным эскортом бронированная карета гравилёта, пробилась через запруженную толпой дворцовую площадь и вплыла в тихую аллею с фонтанами. Она остановилась под колоннами портала, и к ее дверям с тонированными стеклами, прыгая по ступеням, скатилась красная ковровая дорожка.

Покачиваясь в воздухе, как на волнах, летающая повозка присела, с ее передка соскочил лакей и отворил дверцу. Из багрового полумрака кареты полилось сплетение из двух голосов – возмущенного басистого, и капризного женского.

– Не пойду я к этому рыжему маньяку! Ему же теперь все дозволено! – доносился голос Любушки.

– Нет, ты пойдешь, дорогуша, – настойчиво басил Аркадий Эммануилович. – Во-первых, это неприлично. Нас ко двору пригласили обоих. А, во-вторых, Даня мой друг и он в жизни не причинит тебе ничего плохого! Разве что стих прочтет …

– Спасибо! Слышала…

Сперва на свет появилась затянутая в белый чулок мужская нога, потом из кареты неуклюже выбрался и весь граф Аркадий Эммануилович Блюмкин с английской тросточкой в руке.

– А о Машеньке ты подумал? – раздалось ему вслед. – Старый бессердечный ханжа!

Блюмкин зафыркал от возмущения.

– Ты мне нагло соврал! – продолжала его спутница. – Сказал, что едем обедать в самое престижное местечко, а приехали…

– А это тебе что, не престижное местечко?! – с возмущением махнул Блюмкин рукой на дворец.

– Я с тобой вообще больше никуда не поеду…

Тут Аркадий Эммануилович отступил на шаг, зарычал и бросился обратно в багровый полумрак. Раздался писк, перетекающий в истерический хохот, и лакей поспешил обратно прикрыть массивную звуконепроницаемую дверь.

… – Машенька, ты не должна брать платья из музеев. Это экспонаты, это достояние человечества, – воспитывал фаворитку цесаревич, прямо в парадном мундире раскинувшись на кровати под балдахином.