Владислав Реймонт - Вампир

— Нет, если б даже пришлось взломать дверь, я проникну к нему, я должен вырвать его из этого безумия. Очень вам благодарен за сообщение.

— Мы в страхе за него, он не принимает никого из братьев, порвал все отношения с нами, а если еще попадет под власть мисс Дэзи...

— Тогда — что?

— Тогда может погибнуть навек! — мрачно шепнул мистер Смит, рассматривая на камине фарфоровые вещицы.

— Господи, кто же она, наконец, эта мисс Дэзи?

— Тайна... никто не знает... и не следует спрашивать!.. — почти кричал он, зажимая уши, чтобы не слушать вопросов.

— Почему тайна? Мне уже начинает казаться каким-то шарлатанством эта дутая тайна.

— Берегитесь, не раскрывайте этой тайны! Есть вещи, к которым нельзя прикасаться простым любопытством, которые за это мстят! Ты — «неверный» и, как ребенок, играешь с огнем, не зная, что он каждое мгновение может поглотить тебя... Ах, предупреждаю, держитесь дальше от мисс Дэзи, это зловещий огонь. Мы сами боимся ее. Она является на сеансах и производит такие чудеса, о каких никто не мечтал, открывает поразительные вещи и провозглашает такие истины, что... что мы имеем основание бояться... имеем основание бояться ее власти и подозревать, что она посланница не Господа, а — «его»... Может быть, даже воплощение...

— Чье воплощение? — тихо спросил Зенон, невольно вздрагивая.

— Бафомета! — со страхом прошептал мистер Смит и вынул из жилетного кармана щепотку соли, стал суеверно сыпать ее вокруг себя.

— Бафомета? — переспросил Зенон, ничего не понимая.

— Тише! Не станем больше произносить этого имени! Боже мой! — вдруг крикнул он, падая на стул, потому что раздался близкий и страшный крик пантеры.

Зенон выбежал в коридор; ему показалось, что Ба ревела у самых его дверей, но коридор был совершенно пуст.

— Должно быть, рычит в клетке; может быть, голодна, — объяснял он, стараясь сохранять спокойствие.

— Нет, нет, в этом должен быть какой-то смысл! Я ведь еще не знаю, является ли Ба только животным, не знаю...

— А чем же она является? Не самим ли Бафометом? — издевался Зенон.

— Тише, тише!.. Несчастный, не знаешь, что так произнесенное имя могло в этот миг для кого-то стать смертью, несчастьем, болезнью...

— Каким же это образом? Подхватывает на рога и уносит на Бланкенберг? — продолжал он издеваться.

— Все представляет из себя страшную загадку. Нас окружает мрак, в котором таится ужас и вечная смерть. Есть слова убивающие, есть имена, от звука которых рассыпаются миры, есть желания, возникающие против нашей воли, есть мысли, от которых зависит движение звезд. Мы, как слепорожденные, ощупью блуждаем в вечном мраке, пока не настанет день освободительницы-смерти, мы с отчаянной верой придерживаемся земного праха и зовем громким голосом: ничего нет, кроме нашей слепой глупости! Но мир еще прозреет, мучительно прозреет! Пусть он побивает камнями пророков, пусть издевается над собственной душой, он все-таки должен быть спасен силой нашей веры и желаний, мы выведем его из бездны, выведем из греховного плена. Наша истина спасет мир! Но пока еще Тот царит и правит миром, гнездится во всех сердцах, подстерегает, ведет смертную борьбу с Богом... — с жаром шептал он, поднявшись с места.

— Старые, разрушенные предания, давно умершие мумии символов, воскресающие в самом трезвом столетии среди самого трезвого народа, вечная тоска по жизни, вечная боязнь смерти!

— А вы читали «Изиду без покрывала»? — неожиданно спросил мистер Смит.

— Читал, вернее, Джо говорил мне о ней, и я пришел к убеждению, что Блаватская не более как обыкновеннейшая, даже вульгарная шарлатанка, а ее книжка представляет собой смесь бреда и сознательной лжи, рассчитанной на доверчивость наивных людей.

— Величайшая женщина, какую только имел человеческий род, первая святая нашей церкви, а вы о ней говорите как об уличной шарлатанке! — простонал Смит.

— Прошу извинения. Такое впечатление вынес я из рассказа о ней.

— Я ручаюсь, что и вы бы обожали ее, как и мы все. Она несколько дней тому назад приехала в Лондон. Завтра придет в ложу вместе с полковником Олкоттом. Я охотно введу вас, сеанс будет необыкновенный, будут дары, присланные из Тибета самим далай-ламой. Блаватская — величайший медиум в мире!

— Благодарю вас, с меня уже довольно чудес.

— Господи, какое кощунство!

— И зачем мне видеть чудо, если я не знаю, что оно мне может объяснить?

— Да, вы очень «не знаете», очень! Простите, оставим этот вопрос. Мне надо идти, но, может быть, вы будете любезны передать Джо, что она желает видеть его возможно скорее.

— Я не знал, что они лично знакомы.

— О, это с давних пор предмет поклонения Джо, еще из Бенгала, — шепнул мистер Смит, окинул сладострастным взглядом фигуру Антиноя и вышел.

А Зенон поспешно направился к квартире Джо в третьем этаже, сильно встревоженный словами мистера Смита. Но он долго стучал, прежде чем ему открыл дверь высокий коричневый малаец, прекрасный, как Антиной; волосы у него были, как у женщины, заплетены в косы и собраны на голове, а в волосах блестел высокий золотой гребень, украшенный изумрудами.

— Мистера Джо нет дома, — решительно заявил он, не впуская Зенона в квартиру.

— Должен быть, мы сегодня условились здесь увидеться, и он ведь уже два дня не выходил из дому.

Зенон хитрил, лишь бы проникнуть внутрь.

— Не знаю, вы не записаны, а здесь перечислены все, кого я должен был пропустить. — И он показал карточку, испещренную иероглифами.

— Очевидно, он позабыл записать. Ведь ты меня знаешь и помнишь, что я всегда вхожу без доклада.

— Но жертва уже началась...

— Я опоздал... — Он совершенно не понимал, о чем говорит малаец.

— Нельзя... нет... — защищался тот все слабее, не зная, что делать, так как ему было известно о дружбе Зенона и Джо. А Зенон тем временем, не обращая уже внимания на его сопротивление, вошел в переднюю.

Малаец озабоченно почесал за ухом, запер дверь на целую систему замков и провел его в боковую комнату, где на низком столе в медном подсвечнике горело семь высоких восковых свечей, возле стен стояли широкие диваны, покрытые желтым шелком, стены тоже золотились горячим блеском китайских шелков с шитыми на них золотыми драконами.

Малаец подал ему длинную, тонкую, как паутина, и прозрачную, как вода, вуаль лилового цвета и открыл дверь в соседнюю комнату.

Зенон держал в руках удивительно мягкую шуршащую материю и не смел ни о чем спросить, чтобы не выдать, что он не принадлежит к посвященным. Только после ухода служителя он двинулся с места.

«Что все это значит? Какая это жертва началась?» — думал он, удивленно глядя кругом, так как никогда не был в этой части квартиры и даже не догадывался о ее существовании. Он заглянул сквозь открытую дверь в соседнюю комнату, но отступил назад. Там было совсем темно, вся комната была как бы разделена ширмочками на отдельные клетки. Зенон взял свечу и пошел в глубину помещения, проходя одну комнату за другой. Всюду царила тьма, было пусто и тихо, нигде не было ни единого человека; только в комнате, в которой раньше проходил сеанс, он услышал какие-то приглушенные, неясные звуки, какие-то стоны, выходившие как бы из-под земли. Иногда как бы крик доносился замирающим эхом и все куда-то глухо проваливалось. Он остановился в испуге, не понимая, откуда доносятся эти голоса. В комнате, как и везде, было пусто, только в окна заглядывали тени деревьев и мерцание далеких огней ползало по стеклу золотой паутиной.