Аждар Улдуз - Сейд. Джихад крещеного убийцы

Там, откуда был родом Папа, существовала поговорка: «Если горшок для еды пуст – еду или еще не приготовили, или уже съели!» Это потому, что там, у италийских горцев, еда была всегда. Там никто не голодал. Были овцы и бараны, а у по-настоящему богатых людей – коровы и быки. И у всех всегда было молоко, был сыр... Отцы спускались с гор, чтобы торговать скотом, и привозили муку, оливки и соленую рыбу. Все были очень гордые и ценили честь. Все слушались старших только своего клана и не признавали никакой власти. И только священники были другими. Они не продавали оливки, не торговали мукой, но все, даже самые уважаемые люди, даром отдавали им всё, что те хотели. Потому что все боялись попасть в ад. И среди горцев рос мальчик. Он умел много работать, доил овец, помогал отцу на выпасе, но не верил в ад или рай... И когда он сказал об этом отцу, смелый и честный горец испугался. Он отвел мальчика к священнику. Священник поговорил с маленьким горцем и заявил его отцу: «Если не хочешь, чтобы вся твоя семья попала в ад, тебе придется пожертвовать церкви свое стадо!» Отец, который не боялся никого и даже убил трех кровников из соседнего села, когда они пытались увести всего лишь одну овцу, отдал всё свое стадо священнику, а сам пошел работать пастухом к старшему клана. И тогда мальчик сам пошел к священнику и сказал, что хочет стать тем, кто решает, кому отправляться в ад, а кому в рай. Священник, жирный и лысый, долго смеялся, а потом сказал: «Мальчик, тебе придется стать сначала иудеем, а потом – умереть на кресте, воскреснуть и стать Богом! Как думаешь, у тебя получится?» Умирать на кресте мальчику не хотелось – он всегда считал, что мужчина должен умирать, защищая свой дом, свое стадо, или же если его убьют кровники... если, конечно, их не убить раньше. И тогда мальчик спросил: «А кто вместо Бога на земле решает, кому в ад или в рай?» Священник, не задумываясь, ответил: «Я!» Мальчику ответ не понравился – он не хотел превращаться в такого же жирного и лысого. И потому спросил прямо: «А кто главный между вами и Богом?» Жирному священнику недосуг было рассказывать про епископов, кардиналов и вообще описывать церковную иерархию дерзкому мальчишке с гор и потому он отмахнулся: «Только Папа Римский!» Тогда-то мальчик и решил для себя, что однажды станет тем, кого называют Папой...

Колокола собора звали к вечерней службе. И Папа шел в собор, чтобы успокоить мысли. Встреча с венецианцами заставила его вспомнить детство, которого, как он хотел думать, у него не было... «Если горшочек для еды пуст – значит, всё уже съели...» – думал он, проходя мимо секретаря из Мазарини. Вдруг остановился и спросил:

– Еще аудиенции на сегодня есть?

– Да, Ваше Высокопреосвященство! Посланники из Франции! Записаны на прием после вечерни.

– Какого диавола?! – Папа искренне удивился. Он не помнил, чтобы собирался встречаться с посланниками Изольды. Секретарь подобострастно поклонился, опустил глаза долу:

– Они настаивали, Ваше Всесвя...

– Тебе заплатили, ублюдок? Признавайся! – Мальчик с гор когда-то мог одной рукой поднять за холку барана и перетащить через горный ручей. Сейчас же сухонький старичок железной хваткой держал за ставший тесным ворот своего секретаря и смотрел на того так, как горцы смотрят на кровников, прежде чем убить.

– Нет, Ва... а-аше... Всесвя... во!.. – задыхался секретарь. Глаза его бегали. «Точно, мразь, мзду взял!» – подумал Папа и устало отпустил ворот секретаря.

– Никаких приемов после вечерни не будет. Я вернусь, чтобы работать над письмами. И ты сегодня будешь здесь, со мной, пока я не уйду. А потом пойдешь в часовню и до утра будешь замаливать грех... сейчас же пойдешь со мной – будешь прислуживать мне на вечерне.

Секретарь семенил вслед за Папой, а в голове его, подобно дерьму в водах Тибра весной, бурлили мысли о том, как же не потерять обещанные франками золотые... ведь заплатить должны были в приемной, перед самой аудиенцией... Может, обмануть? Взять золото, заставить ждать, а потом сказать, что Папа ушел через тайный ход и не примет? Что они ему сделают? Ничего! Да, обмануть.

Шевалье и вельшка шли по коридорам папской резиденции и против воли восторгались. Золото с Востока превратилось в величие Церкви, и лучше всего это наблюдалось здесь, в сердце папской власти. Роскошь во всем, и даже дворец королей в Париже был лишь жалким, убогим сараем по сравнению с этими величественными палатами, в которых не было ни смирения, ни аскетизма, но всё дышало истинной Властью, которая основывается на золоте! А золото здесь было во всем! Золото, награбленное там, в Иерусалиме, превратилось в стены, гобелены на этих стенах, украшения и фрески... И другое золото – мзда, взятки, тот же грабеж, но уже совершаемый здесь, в Риме – всё это золото они видели в роскошных рясах и одеяниях кардиналов, епископов и их секретарей и служек, встречавшихся по пути. Золото светилось в их глазах, и даже в самой осанке. И пускай ходили они по этим коридорам спокойно – не было в этом спокойствии христианского смирения, но была уверенность и властность тех, кто привык вершить судьбы мира. И, зная всё, что пришлось узнать за недолгие, но насыщенные годы своей жизни, шевалье Де Бурдейль понимал, что вершатся дела здесь далеко не праведные. Становилось даже обидно за золото, которое пришлось отдать одному из этих вершителей.

Их вел высокий, светловолосый воин в ярких, дорогих доспехах, наемник из отряда викингов, что пришли вместе с Папой из Швеции и поклялись защищать его, как своего крестного отца. Ведь и вправду, когда-то, будучи еще лишь легатом Рима, нынешний Папа отправился в Данию и, как рассказывали некоторые, жестким своим характером и силой снискал себе уважение северных варваров. Дружил с конунгами шведскими и добился для них отдельного от датчан епископата. И тогда некоторые из тех, кто всё еще отвергал власть Рима над собой и поклонялся старым, языческим богам, приняли крест и стали верными слугами того, кто лишил их Вальгаллы... но подарил мечту о рае! И шевалье подумал о том, что такие вот наемники однажды войдут в его страну, чтобы убивать, жечь и грабить – волею Церкви... Обида за потраченное золото прошла – уж лучше так, чем снова войны и смерть. Христиане новые будут убивать христиан старых – за что? За Власть, которую продолжает утверждать по Европе Церковь? Да пусть подавятся этим золотом!

Рыжая вельшка словно почувствовала мысли своего рыцаря, постаралась как можно незаметнее взять его за руку, успокаивающе сжала пальцы, словно пытаясь сказать: «Я – с тобой!» Помогло. «Думай обо мне!» – читалось во взгляде любимой женщины. И это тоже помогало. Потому что после всего, что пришлось пережить, шевалье воспринимал роскошь и благолепие этого места как оскорбление. Оскорбление за каждого крестоносца, погибшего там, на Святой Земле, пролившего кровь, вернувшегося увечным. Он понимал – их посылали на смерть ради золота. Это было... обидно!