Сет Грэм-Смит - Авраам Линкольн Охотник на вампиров

Эйб снял компресс с ее лба, погрузил его в чашу с водой, стоявшую у ног. Вскоре пришлось зажечь еще свечу. Огонек той, что горела у кровати, заколебался. Когда он вынул компресс и отжал, ее пальцы охватили запястье его руки.

— Мой мальчик, — прошептала Нэнси.

Она полностью изменилась. Лицо было умиротворенным, голос — спокойным и ровным. В глазах истлевали угли былого огня. Мое сердце подпрыгнуло. Это было чудом, ответом на мои молитвы. Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Мой мальчик, — прошептала она снова. — Живой.

Слезы побежали по моим щекам. Все происходящее казалось кошмарным сном.

— Мама? — не понял я ее.

— Живой, — повторила она.

Я рыдал. Бог покинул меня. Бог забирает ее у меня. Она снова улыбнулась. Я почувствовал, как рука соскользнула с моего запястья, и ее глаза закрылись.

— Мама?

И тогда, голосом, тише, чем просто шепот, она повторила:

— Живой.

Больше ее глаза не открылись.

Нэнси Хэнкс-Линкольн умерла пятого октября 1818-го, в тридцать четыре года. Томас похоронил ее на склоне холма, за хижиной.

Эйб остался один на всем белом свете.

Мать была его единственной родственной душой. Она любила и поддерживала его постоянно, с того самого дня, когда он родился. Она читала ему длинными вечерами, всегда держа книгу в левой руке, а пальцами правой нежно перебирала ему волосы, и он засыпал у нее на коленях. Ее лицо было первым, что он встретил, когда пришел в этот мир. Тогда он не плакал. Тогда он смотрел на нее и улыбался. Теперь она ушла. И Эйб зарыдал.

Прежде, чем она была похоронена, Эйб решил, что уйдет. Оставаться в Литтл Пайджн Крик с одиннадцатилетней сестрой и убитым горем отцом было невыносимо. Не прошло и тридцати шести часов, как умерла его мать, а Эйб Линкольн, девяти лет, сложив все необходимое в шерстяное одеяло, уже продирался сквозь дикую чащу. План был блестяще прост. Он собирался добраться до Огайо. Он устроится на какой-нибудь флэтбот, доберется до нижнего Миссисипи, затем до Нового Орлеана, где можно наняться на любой из множества кораблей. Возможно, он уплывет на одном из них в Нью-Йорк или в Бостон. А возможно, он уйдет в Европу, посмотреть на бессмертные соборы и замки, которые так давно мечтал увидеть.

Рис. 12Б. Юный Эйб у могилы своей матери. Гравюра начала ХХ века, поименованная «Клятва мести».

Если он собирался действовать согласно своего плана, настало время уходить. Эйб решил покинуть дом сразу после полудня и, не успел он сделать четырех миль, как короткий зимний день увял в сумерки. Окруженный дикими зарослями, не имеющий ничего, кроме одеяла и разового запаса пищи, он остановился, сел возле дерева, перекусил. Он был один в темноте и тосковал по месту, где больше не мог жить. Он тосковал по матери. Он тосковал по сестре, по ее волосам, которые щекотали ему лицо, когда он засыпал на ее плече. К своему удивлению, он обнаружил, что тосковал даже по объятиям отца.

Я услышал истошный вопль — долгий, животный крик, эхом отражавшийся вокруг. В первую очередь я вспомнил о медведе, которого наш сосед Рубен Григсби видел у реки менее двух дней назад, и я почувствовал, что значит жить в глуши и выходить из дома без ножа. Раздался крик, снова и снова. Звуки летали вокруг меня, к ним добавлялись новые, и я слышал, что это были не медведи, не пантеры и вообще не животные. Я слышал совсем другие звуки. Человеческие звуки. В конце концов, я понял — что я слышу. Забыв про свои вещи, я вскочил и побежал к дому так быстро, как только позволяли ноги.

Это кричали они.

И теперь, если мы выбрали курс, не к ложной, но к чистой, безупречной цели, мы должны верить в Бога и идти вперед, без страха, с мужеством в наших сердцах.

Авраам Линкольн, послание Конгрессу

4 июля 1861 г.

Если Томас Линкольн и делал такое, что заставило бы его детей хоть немного ожить после смерти матери, если он спрашивал, как они себя чувствуют, либо сам делился с ними тяжестью своего горя, то этому не осталось никаких свидетельств. Такое ощущение, что следующие после ее похорон несколько месяцев он провел в абсолютной тишине. Просыпался до рассвета. Варил себе кофе. Ковырялся в тарелке с завтраком. Работал до сумерек и (гораздо чаще, чем каждый второй вечер) напивался до оцепенения. Краткое славословие на ужин было единственное, что в то время Эйб и Сара слышали от него.

Господь, за милость на миру,

За хлеб тебя благодарю.

Рукой святою я храним

И благо быть слугой твоим.

Однако, не взирая на все его недостатки, Томас Линкольн обладал тем, что старики называют «мозгА». Он понимал, что ситуация безвыходная. Он знал, что в одиночку не потянет семейное хозяйство. Зимой 1819-го, через год после смерти Нэнси, Томас внезапно объявил, что должен уехать на «две недели, или три» — и что, когда он вернется, у детей появится новая мать.

Он застал нас врасплох, учитывая, что мы слышали от него в течение года едва ли несколько слов, и потому не сразу поняли, что он имел в виду. Была ли у него на примете конкретная женщина, он не сказал. Я бы не удивился, узнав, что он полагается на объявление в газете, или просто будет ходить по улицам Луисвилля, делая предложение одиноким дамам. Уже ничто, уверен, не смогло бы меня удивить.

Ничего не сказав Эйбу и Саре, Томас имел конкретный план — знакомство с не так давно овдовевшей дамой из Элизабеттауна (там, где тринадцать лет назад впервые заприметил Нэнси). Он хотел по-простому, без предупреждения прийти к ней, предложить выйти замуж и забрать ее с собой в Литтл Пайджн Крик. Вот и все. В этом и состоял его план.

Для Томаса эта поездка была примечательна прекращением его молчаливого горя. Для девятилетнего Эйба и одиннадцатилетней Сары — то, что они впервые остались одни.

На ночь посреди комнаты мы оставляли горящую свечу, укрывались с головой одеялами и переставляли отцовскую кровать к двери. Я не знаю, от чего мы хотели защититься, но чувствовали, что будет лучше сделать именно так. Мы пролежали до поздней ночи, вслушиваясь в каждый звук. Дикие звуки. Далекие звуки, приносимые ветром. Потрескивание веток, похожее на шаги вокруг дома. Мы тряслись под своими одеялами, пока не догорела свеча, затем долго спорили шепотом — кому покидать укрытие и зажигать новую. Когда отец вернулся, то задал нам хорошую взбучку, что сожгли так много свечей за столь короткое время.

Томас сдержал слово. Когда он вернулся, его сопровождал фургон. В нем было все земное богатство (или все более-менее стоящее из вещей) их новоиспеченной родственницы Сары Буш Линкольн и ее троих детей: тринадцатилетней Элизабет, десятилетней Матильды и девятилетнего Джона. Для Эйба и его сестры вид фургона, до краев заполненного мебелью, часами и посудой было подобно тому, что некоторые зовут «сокровищами махараджи». У новой миссис Линкольн вид этих босоногих, в некотором смысле, грязных детей, вызвал потрясение. Они были раздеты и выскоблены добела лишь к наступлению темноты.