Наталья Иртенина - Белый крест

Старец Галактион обнял его в своей келии, тут же вознес хвалу Богу за то, что довелось снова свидеться с тем, кто стал ему как сын. С перерывами на молитву, службу и трапезы проговорили весь день до ночи. Только к вечеру Мурманцев решился перейти к делу, для которого приехал за тысячи верст. Правда, не знал, как начать и почему-то заговорил о памятнике, который хотели поставить профессору Цветкову в его родном городе. Конфузясь, упомянул об отбитой голове. И тут же, без перехода, прямо спросил, что заставило блестящего ученого бросить все и скрыться от мира в глухом монастыре.

Старец улыбнулся, усталые, запавшие глаза смотрели солнечно.

— Все верно, Савушка. Голову я оставил в своих лабораториях. Почему ушел из мира? Понял, что ничего не знаю о жизни. Со всеми моими учеными званиями и целым научным институтом.

— А сейчас знаете, отче?

— Даже не приблизился к тому. Что могут знать о жизни мертвецы, которыми мы рождаемся в этом мире? С Креста нас окропили живой водицей. Мы задышали, услышали глас Божий, но не отверзли глаз.

— Глас Божий, — повторил Мурманцев. — Голос Бога. Вы держали его в руках, отче.

Старец помолчал, прежде чем ответить. Улыбка приугасла.

— Вот ты о чем, Савушка. Не ошибиться бы тебе. — Он склонил голову долу, медленно перебирая четки. — Не то, это совсем не то. Не вороши былое, прошу тебя, ты не найдешь того, что ищешь.

— Я не знаю, что ищу, — сознался Мурманцев. — Я только ухватился за кончик нити, она привела меня сюда. Мне нужна помощь, отче.

Старец посмотрел на него долгим спокойным взглядом.

— Расскажи, Савушка.

Мурманцев рассказал. Начиная со своего беспомощного барахтанья в могиле на языческом кладбище и до разбитого окна в госпитале. О снах, о ребенке, о том, как ходил к капитан-командору Алябьеву выведывать про «сердце ангела». Заняло это больше часа. Все это время отец Галактион сидел неподвижно, с устало опущенной головой, только пальцы отсчитывали зерна на четках. Когда Мурманцев окончил свою повесть, истощив силы, старец ничего не ответил и предложил вместе встать на молитву.

…Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь Славы!..

…Не убоюсь зла, потому что Ты со мной; жезл Твой и палица Твоя — они утешение мое…

— Ну вот, Савушка, — старец поднялся с колен и сел на скудную монашескую постель, — теперь займемся твоим делом.

Мурманцев кивнул молча.

— Рассказывать тебе буду не так долго, как ты. Покороче выйдет. — Отец Галактион будто извинялся. Помолчав, начал: — Ты ведь заметил, много их здесь бывает, часто. Шаровых. А?

— Заметил, — подтвердил Мурманцев.

— Жмутся к людям. Поближе хотят. Младенцы сущи.

— Кто? — оторопел Мурманцев.

— Они, Савушка. Клубки вот эти плазменные, которых боятся все. Я давно заметил, потом доказать пробовал — ведут себя как живые, душою наделенные. Теперь и ты увидел.

— Разве так может быть?!

— Значит, может. Твой мальчонка — плоть бездушная. А душа она вот, по болотам скитается, лесам, глухим местам. Про болотные огни знаешь? Те же младенцы некрещеные, из плоти своей выброшенные. Плоть же по земле ходить продолжает, держит их, потому и не могут они из этого мира уйти.

Мурманцев запустил пятерню в волосы, помотал головой.

— А при чем тут шаровые, отче?

— Так надо же им, чтобы люди видели их. Вот и берут себе тело. Единственное, какое могут. Виртуальное, по-нынешнему говоря. То есть оно, а то нет, огнем рассыпалось по земле.

— Отче, тот камень, который вы… — Мурманцев сам испугался догадки.

— Верно, Савушка. Не камень это был. Я после тех опытов уничтожил все свои записи. Как делал и что — никто не знает. И тебе не скажу, как молнию поймал и в холодный камень превратил. Сам иногда думаю — было, не было?

— Было, отче.

— Ну, значит, было, — вздохнул старец. — Оболочку я поймал, а душа в ней не удержалась, улетела. Камень и рассыпался. Ну а я, грешный, копию с него сделал. Игрушку сотворил на потребу людскую.

— Этой игрушке еще предстоит сыграть роль, немалую, думаю… Отче, почему мне снятся эти сны?

— Мне, Савушка, тоже снились. Долго. Лет десять, наверно, как прекратились. Ты ведь близко ее видел, чуть не касался? Она запомнила тебя, а теперь разговаривает с тобой. Истории всякие показывает. Одиноко им, страшно среди духов злобы поднебесных. Сюда, ко мне, приходят, как птицы слетаются. Хлебом я их накормить не могу, уповаю, что дарует им Милосердный утешение.

— Я понял, — сказал вдруг Мурманцев. — Она пережгла веревку, чтобы освободиться.

— Или духа прогнать хотела. Пойдем, Савушка. Поможем ей, — смиренно произнес старец, подымаясь.

Было далеко заполночь. На полу в коридоре тут и там светились полоски под дверьми — братия отвоевывала мир у духов злобы, свершая ночное моление. Мурманцев и отец Галактион тихо шагали к гостевым комнатам, где целый день пролежал на своей каталке мальчик-дихотомик. Разделенный надвое.

Старец подошел к нему, посмотрел в лицо, коснулся ладонью чистого детского лба. И не говоря ни слова, повернулся к иконам. Пал на колени, забыв обо всем на свете, кроме одного-единственного. Мурманцев, утомленный долгим, бесконечным днем, дивился на старца, его крепость и силу. Сам, опустившись на кровать, понял, что сейчас заснет. Чтобы не соблазняться подушкой, отвернулся от нее, прикорнул к стене в самой неудобной позе. И мгновенно погрузился в безмятежный, сладкий сон.

Проснулся внезапно, будто кто за плечо тронул. Сел, проморгался, посмотрел на будильник — проспал почти полтора часа. В комнате ничего не изменилось. Старец стоял на коленях, точно изваяние, — ни движения, ни дыхания, ни звука.

И вдруг начал двоиться.

Мурманцев снова принялся моргать, потряс головой, потер глаза. Нет, двоится. Сильнее, чем прежде.

Затем вовсе неожиданное произошло. Один старец остался на коленях, второй встал, постоял немного, подошел к ребенку. Мурманцев таращился, оцепенев, забыв, кто он и где он. А старец-второй вдруг шагнул к двери и прошел сквозь нее.

Мурманцев, обмякнув на кровати, решил, что все еще спит. Глухая, почти ватная, осязаемая тишина как будто подтверждала это. Вот только будильник на столе… Мурманцев протянул руку, схватил часы и поднес к уху. Тикают. А во сне будильники не тикают. Нет, точно не тикают.

Оглянувшись, он увидел, что старец-первый стоит рядом с кроватью, похожий на призрака. Вздрогнул и едва не выронил часы.

— Отче, — прошептал, тараща глаза.

Старец медленно кивнул и устало опустился рядом.

— Что это было, отче? — продолжал шептать Мурманцев.

Монах неожиданно усмехнулся, будто задумал сыграть шутку.

— В физике сказали бы «квантовый двойник».

Мурманцев растерянно моргнул.

— Только прошу тебя, не сказывай братии. Не то снова осерчают. Обещался я не вводить их более в соблазн.