Сергей Пономаренко - Лик Девы

Спиной к Беате стоял турок в высоком тюрбане, красном халате и двое мужчин в одежде генуэзских вельмож. Один из них начал говорить:

— Великий визирь Гедик-Ахмед-паша, прибывший исполнить священную волю мудрейшего и могучего повелителя Оттоманской Порты, властителя многих земель и народов, падишаха, великого султана Мехмеда II, решившего завоевать этот край, через своего посланника Махмуда-агу, — турок слегка склонил голову, — согласно мусульманскому закону обещает сохранить жизнь и имущество жителям, если они сдадут город, не оказав сопротивления. Иначе он утопит город в крови, пощады не будет никому. Каффа повержена в прах, Генуя далеко — помощи вам ждать неоткуда, — грозно вещал высокий мужчина в темно-красном бархатном камзоле и шляпе с высокой тульей. Беата видела только его спину, но узнала говорившего по голосу — это был Теодоро ди Гуаско.

— Что ответите, досточтимые синдики, на предложения турецкого паши? — послышался голос консула.

Те замешкались, тихо переговариваясь между собой.

— Что скажете, досточтимые синдики на предложения турецкого паши? — повторил вопрос консул, и в голосе его зазвучала сталь.

Беата поняла, что он уже принял решение, вне зависимости от того, что скажет городской совет.

— Господин консул! — решился Фока Орокопос, готовясь озвучить решение старейшин. — К сожалению, великая Генуя и светлейший банк святого Георгия находятся очень далеко от нас, Боспорский пролив закрыт Оттоманской Портой. — Он привстал и поклонился в направлении мужчины в высокой чалме и красном халате. — Оттуда нам ждать помощи не приходится. Каффа, с ее более могучей крепостью, чем Солдайа, и многочисленным войском сдалась турецким войскам. Мы остались одни. — И он замолчал.

— Я жду вашего решения, — в третий раз грозно потребовал консул.

— Мы не устоим против турок. Надо принимать предложение великого визиря Гедик-Ахмед-паши. — Синдик вновь привстал и поклонился турку. — Он нам гарантирует жизнь и сохранность имущества. У нас единодушное мнение — город надо сдать без боя.

— Кто еще придерживается такого мнения? — грозно спросил консул, привстав с кресла.

Зал безмолвствовал, что можно было принять за молчаливое согласие с высказанным предложением. Теодоро ди Гуаско с довольной ухмылкой оглядывал зал, с ним боялись встретиться взглядом, и большинство собравшихся опустили глаза вниз.

— Досточтимый господин консул! Разрешите мне высказаться? — Вперед выбрался крепыш с необъятной шириной плеч. — Я моряк, капитан судна «Быстроногая лань», Томаззио ди Марио. Моему судну чудом, слава святой Марии и святому Варфоломею, моему покровителю, удалось вырваться из Каффы. Я свидетельствую, что Каффа была предательски сдана туркам группой официалов во главе с Оберто Скварчифико, Андреоло ди Гуаско и Грегоро ди Пино. И великий визирь Гедик-Ахмед-паша частично вырезал население города, подверг его грабежу, многих жителей увез в рабство в Турцию. Те генуэзцы, которым не хватило места на кораблях, были прямо в порту зарезаны. Часть гарнизона крепости оказала сопротивление, когда турки были уже в городе, и те, кто остались живы, приняли мучительную смерть на колу. Вы желаете добровольно сдать город и тем самым подвергнуть унижениям и страданиям своих детей, жен, отдав их на поругание врагу? Или вы ослепли и не видите, какое зарево сопровождает движение турецкого войска?

В зале поднялся шум, стали раздаваться выкрики. Консул встал с кресла, гордо выпрямился, и шум сразу стих.

— Властью, данной мне светлейшим советом банка святого Георгия и высокой общиной Генуи, заботясь о жизни и имуществе горожан, я, консул Солдайи, Христофоро ди Негро, принимаю решение оборонять вверенную крепость до последней возможности, обязуюсь ни при каких обстоятельствах ее не покидать, пока жив. В том клянусь на иконе коронования Девы Марии. — И он поклялся на поднесенной епископом Солдайи иконе.

Многие из присутствующих стали следовать его примеру.

— Ты об этом пожалеешь, консул! Горько пожалеешь, когда великий визирь посадит тебя на кол, как и многих других. А твою Беату…

Тут консул властно поднял руку, требуя тишины, и его голос загрохотал:

— Во имя Христа! Властью, данной мне светлейшим советом банка святого Георгия и высокой общиной Генуи для оправления правосудия, обвиняю братьев ди Гуаско в измене и приговариваю их к заточению в темнице до вынесения окончательного приговора, который последует незамедлительно, не позже завтрашнего утра. Кавалерию Микаели ди Сазели взять под стражу Теодоро и Деметрио ди Гуаско!

— Не имеешь права — мы парламентеры и обладаем правом неприкосновенности! — хрипло выкрикнул Теодоро. — Консул, ты ведь все время твердил, что для тебя закон превыше всего, а сейчас…

— У предателей нет права на неприкосновенность, у них нет никаких прав. — Увидев, что турок тревожно наблюдает за тем, как вяжут его спутников, скомандовал: — Проводите господина парламентера на выход, к великому визирю он вернется в одиночестве. Думаю, ему не надо переводить, наше решение ему ясно. А завтра утром его поймет и великий визирь, увидев этих предателей болтающимися на виселице.

— А-а-а-а! — закричал Теодоро, пытаясь пробиться к выходу, но был схвачен множеством рук и передан аргузиям. Деметрио, еще совсем молодой юноша, и не пытался сопротивляться. Страсти в толпе, требовавшей немедленной смерти предателей, накалились настолько, что консул был вынужден уступить их требованиям. Людской поток плотной стеной окружил братьев Гуаско и конвоировавших их аргузиев и вынес их на площадь, к виселице, на которой казнили воров.

Стоя под виселицей, побледневший Теодоро попросил, чтобы им позволили принять смерть от меча, как и полагается людям их происхождения и звания. Но вопли толпы заглушили его слова, и вскоре через перекладину виселицы было переброшено две веревки с петлями, которые тут же были надеты братьям на шею. За другие концы веревок взялись по три добровольца, и вскоре братья задергались в воздухе, исполняя «танец висельников». Толпа заревела от восторга, развлекаясь этим зрелищем. Добровольцы-палачи опустили полузадушенных на землю, дали им немного отдышаться и вновь вздернули приговоренных под одобрительный рев толпы. Когда жертвы, с багровыми лицами, закатившимися глазами и вздутыми на шеях венами стали затихать, их опустили на землю и окатив водой, привели в чувство, чтобы продолжить казнь-пытку. Но тут вмешался консул, отдал распоряжение аргузиям, и те заставили завершить повешение. К вечеру их бездыханные тела сняли с виселицы и вновь подвесили, уже с башни Пасквале Джудиче, открыв взорам турок.

Поздним вечером консул приказал Беате следовать за ним. Он вышел во внутренний дворик, дошел до угла южной крепостной стены и спустился по каменным ступеням вниз, в приямок, к окованной металлом дубовой двери. Открыл ее ключом и вышел наружу. Беата с опаской последовала за ним. Их сразу стал обдувать влажный вечерний бриз, принесший запах моря. За дверью открылся отвесный обрыв, но вправо от нее начинался узкий карниз, меньше ярда в ширину, полого опускающийся по склону.