Сергей Пономаренко - Проклятие скифов

Задав несколько вопросов, Либерман рискнул и купил диадему в десять раз дешевле, чем просил Прохор.

— Только по доброте душевной, помня о вашей услуге, пошел я на эту сделку, Прохор Ефимович, — объяснил Либерман свой поступок, спеша поскорее выпроводить гостя за дверь и отправить древний золотой обруч, приобретенный почти задаром, к остальным сокровищам в тайник.

Мысли об удачной сделке прервал тяжелый стук во входную дверь, заставивший его побледнеть. Он прокрался к двери, и всякие сомнения уничтожил громкий голос:

— Немедленно откройте дверь! Приказываю вам именем революции!

— Они там-с! — послышался подхалимский голос дворника. — Не иначе как переодетый офицер-с! Бить трудового человека по рылу!

Либерман, увидев, что в руке у Прохора появился наган, чуть не грохнулся в обморок. «Вот и выгодная сделка! Только стрельбы здесь не хватало!» Ювелир молча увлек Прохора в конец коридора, откуда лестница шла вниз, и шепотом сообщил:

— Спуститесь в лавку, там двери изнутри закрыты лишь на запор, и немедля уходите, а то подведете себя и меня! — И он поспешил к входной двери.

— Иду, иду! Подагра замучила проклятая — ноги словно чужие!

Прохор тем временем быстро спустился и вскоре оказался на улице, держась настороже, готовый в любой момент выстрелить, но обошлось. Он растворился в толпе — улица была очень оживленной, и когда через четверть часа дверь лавки вновь распахнулась и двое молодых людей в кожанках, недавние студенты петроградского политеха, выскочили на улицу, то сразу поняли, что догонять уже некого.

— Вот сволочь бандитская! Ушел! — выругался светловолосый, большой почитатель имажинизма и футуризма.

— Возвращаемся. Далеко не уйдет! — возразил темноволосый. — Поговорим с хозяином.

Зайдя на Привоз, Прохор на один червонец выменял продукты, решив устроить сегодня пиршество, о чем мечтал во время полуголодного пешего путешествия до Одессы. Да и Вера будет с ним поласковее, когда увидит такое изобилие и поймет, что он при деньгах. Только вместо сладкого лафита, который очень любила Вера, он взял водку — хотел напиться до чертиков, чтобы отрешиться от ужасающей действительности, сбросить тяготивший груз постоянной напряженности.

Приближаясь к дому, Прохор не заметил ничего подозрительного, но, проходя через арку во двор, на всякий случай нащупал под пиджаком рукоятку нагана. Во дворе, возле лестницы, на табурете стоял таз, в котором Вера что-то стирала, одетая в открытую белую блузку, подчеркивающую ее красивую грудь. Увидев девушку, Прохор обрадовался и успокоился.

— Сегодня гуляем! — сообщил ей, жадно ощупывая взглядом ее ладную фигуру. — Вспомним прошлые денечки.

— Хорошо, я скоро, — устало улыбнулась ему Вера. — Собирай на стол, а я только развешу постиранное. Дверь в комнату не закрыта.

Уже поднимаясь по лестнице, Прохор пожалел, что не догадался купить у Либермана подарок для Веры — какое-нибудь колечко было бы очень кстати. Тогда и целовала бы его Вера слаще. Судьба ювелира, к которому нагрянули чекисты, его не волновала — тот был уже в прошлом, как и многое в его жизни. Вот только почему-то он жалел, что расстался с золотым обручем, который оказался не царской короной. Обманули археологи. Ему вспомнилось, как несколько раз, когда никто не видел, он примерял золотой обруч и сразу чувствовал себя по-особому.

Да и сны потом снились чудные. Впрочем, зачем ему этот кусок золота? С червонцами сподручнее, на них он может что угодно купить или даже вернуться домой — теперь не с пустыми руками! Фекла, небось, дожидается, истосковалась. «Может, мое счастье там, а не здесь?» — подумалось ему.

Прохор открыл дверь и прошел внутрь темной комнаты — сощурившись, поскольку ослеп после яркого дневного света. Услышал позади шорох, и его рука дернулась к нагану, но было уже поздно. Ему заломили руки за спину и бросили лицом вниз, заставив почувствовать запах пораженных грибком досок пола.

Он ворочался, словно потревоженный медведь в берлоге, пытаясь сбросить с себя навалившиеся жилистые тела, пахнущие потом и ядреным табаком. Сделав неимоверное усилие, он смог встать на колени.

— Чего тут цацкаться с контрой!

И на него посыпался град ударов — били кулаками, сапогами, с размаху, вначале нервно и бестолково, куда попало, затем методично и выборочно, заставляя корчиться от боли. Он снова лежал на полу, пытаясь позой младенца в утробе матери защититься от безжалостных ударов в голову, по почкам, печени. Передние зубы вместе со сгустками крови он давно выплюнул, а удары продолжали месить его, словно хозяйка тесто, перед тем как посадить в печь. Когда его тело, отупев от боли, бесчувственное ко всему на свете, бессильно вытянулось на полу, его наконец оставили в покое. Его сознание было далеко, и только малая частичка мозга бодрствовала и не прекращала борьбы. Послушная ей рука дернулась и медленно направилась к карману, где была граната, но не добралась до нее, раздавленная громадным сапогом, будто таракан на подоконнике.

«Хрусь», — это хрустнули косточки фаланг пальцев и застыли, словно в мгновение замерзли.

— Вот гад! Хотел взорвать нас бомбой!

Его потянули волоком за ноги, оставляя кровавый след на полу. Затем под руки стащили по лестнице.

— Спасибо, товарищ Вера. Важного гада-григорьевца с твоей помощью обезвредили. При нем револьвер, бомба и золотишко оказалось. Думал, гад, сбежать к румынским боярам, да не получилось. От трудового народа не сбежишь — он всюду найдет и накажет.

Тут сознание окончательно покинуло Прохора, погрузив в тяжкое небытие. Очнулся он в битком набитой камере, возле его головы был лес ног — в щегольских лаковых и с дегтярным запахом яловых сапогах, легких штиблетах, ботинках, полуботинках и даже в тапочках. Вот эти красные тапочки ему были знакомы, но только он не мог вспомнить — откуда?

«Куда мне, сапожнику, управиться с такой уймой обуви?» — испугался он и попросил:

— Пить… пить…

— Разлегся, как барин, а ему еще пить подавай! — пробасили яловые сапоги.

— Зачем ему пить, если все равно конец? — согласились щегольские сапожки.

— Где ваше человеколюбие?! — разгневались ботинки, но пить не дали.

— Прохор Ефимович, водички пока нет, так что потерпите, — отозвались тапочки знакомым голосом, и Прохор вспомнил все.

— Как ты здесь оказался, Либерман? — прохрипел Прохор.

— По вашей воле — с Васькой вы некультурно обошлись, вот он и привел ко мне чека. Вас не нашли, так меня забрали. Хорошо, что не сильно били. Разорили вы меня, Прохор Ефимович. Все золотишко, богатство мое, забрали, вместе с вашим обручем. Не принес он мне счастья… Здесь бы только живым остаться. — Голос ювелира понизился до шепота. — Все время приводят и уводят. Приводят и уводят… Во дворе автомобиль заводят, чтобы выстрелы не были слышны.