Хуан Марторель - Сатанель. Источник зла

Вначале Арман попытался отрезать от него маленький фрагмент. Потерпев неудачу, он долго и тщетно тер его поверхность напильником, чтобы получить хоть щепотку порошка, и наконец поднес край черного круга к горелке, желая понять степень его способности к разжижению или возгонке. Напрасно он старался: черный предмет стойко встретил этот натиск. Несмотря на все манипуляции, на его поверхности не появилось ни единой царапины. В конце концов Арман решил проверить его на взаимодействие с другими веществами — предмет и на них не реагировал. Отчаявшись, он набрал в пипетку каплю aqua regia и поместил ее на гладкую черную поверхность диска. Капля так и лежала, не произведя ни малейшей реакции, словно состояла из простой воды.

Слабо надеясь на успех и не желая признаваться себе в неудаче, Арман попытался объединить черный диск с различными металлами. Его ничуть не удивило, что ни один из металлов не пожелал превращаться в золото и не претерпел ни малейших трансформаций.

В конце концов Арман был вынужден сделать паузу, чтобы подумать. Как ни странно, но разочарования он не испытывал. Еще ночью он интуитивно осознал, что этот черный предмет никакой не философский камень. А теперь был уверен, что тот не имеет никакого отношения ко всему его предыдущему алхимическому опыту. Поскольку Арман не верил в случайность, но свято верил в мировой порядок и Божью волю, он спокойно принял тот факт, что «это» попало к нему в руки по Его провидению, а следовательно, кубок Годфруа де Сент-Омера и его странные отношения с таинственным предметом имеют ко всему происходящему непосредственное отношение.

Он снова перевел взгляд на кубок. Серый металлический сосуд стоял на его рабочем столе. Время обошлось с ним неласково, и вид его был невзрачен, но Арману он внушал теперь еще более глубокое уважение, чем прежде. Он вспомнил, как минувшей ночью кубок как будто вспыхнул таинственным светом, заставившим все окружающее померкнуть и отойти на второй план. Тогда он не придал этому особого значения, но теперь этот свет показался ему поистине волшебным. Он благоговейно протянул руки к кубку, поднял его и на мгновение испытал те же эмоции, которые, вне всякого сомнения, всякий раз испытывал Годфруа де Сент-Омер, держа в руках этот сосуд. Ведь, по его мнению, во время Тайной Вечери сосуд был наполнен кровью Иисуса.

Арман интуитивно понимал, что столкнулся с силами, далеко выходящими за рамки его восприятия. Мысленно он перенесся в ту ночь в Париже, когда ему довелось слушать Раймундо Лульо, рассуждавшего о философии алхимических процессов. Его память с легкостью возродила облик мудреца с Майорки, озаренный мягким светом свечей, и его голос, повествующий о четырех уровнях познания мира с помощью алхимии. До сих пор Арман экспериментировал и достигал

определенных успехов на физическом и духовном уровнях. Временами он замечал, как его эксперименты затрагивают и третий уровень, на котором, согласно философии Лульо, обитает душа. Однако четвертый, космический уровень оставался ему недоступен… до сегодняшнего дня. Для Лульо этот уровень относился к сфере влияния планет. Он был больше остальных уровней удален от воздействия людей, зато максимально приближен к силам божественным.

Арман понимал, что ему было дано стать свидетелем явления этого самого четвертого уровня, а значит, ему изначально уготована роль простого зрителя или, в лучшем случае, покорного исполнителя высшей воли. Он вспомнил слова Лульо, которые тот сказал о философском камне. Мудрец утверждал, что жалок тот исследователь, который помещает философский камень на физический уровень, в то время как это явление охватывает все уровни познания и природы. Арман улыбнулся при мысли о том, что черный предмет и в самом деле может быть проявлением начала начал, открытие которого составляет заветную мечту всех алхимиков.

Несколько успокоившись, он понял, что должен привести свои мысли в порядок, и сделать это он сможет лишь в маленькой церкви, построенной в Лионе тамплиерами. Даже повзрослев, он часто приходил в эту церквушку. За ее толстыми стенами время летело незаметно, и он проводил здесь долгие часы в размышлениях, неизменно ощущая, как божественное присутствие бальзамом проливается на его душу и мысли.

Он снова положил черный предмет в кубок и снова ощутил столкновение противоборствующих сил, а затем поставил сосуд обратно на полку. Как и минувшей ночью, выходя, он запер за собой дверь лаборатории, а ключ положил в карман.

— Вернусь к обеду, Марсель, — окликнул он служанку, когда проходил мимо кухонной двери.

Не спеша и всецело уйдя в свои мысли, он вышел из дома.

Париж, 2000 год

«На своем ночном пути, на третьем его этапе, странствующее солнце делает остановку, чтобы поприветствовать царя-странника. Нечто вышло из его центра и в его центр вернулось».

Николь пожала плечами: таковым был окончательный перевод, записанный в ее тетради. После долгих размышлений и проверок она была вынуждена признать его правильным. Девушка начала с того, что присвоила каждому символу самое широкое из всех возможных значений, которое постепенно суживалось по мере того, как она расшифровывала остальные символы. Накануне она допоздна засиделась в музее, а утром, придя на работу, сразу же продолжила анализ записанного на табличке текста. Перевести-то она его перевела, только значение уже много раз перечитанной фразы до сих пор ускользало от нее.

Ночью, во сне, ее продолжали преследовать символы древнеегипетской надписи. Николь несколько раз просыпалась с уверенностью, что разгадка тайны, заключенной в древнем осколке керамики, близка и стоит ей уснуть, как простое и разумное решение придет само.

Утром она проснулась с неясным чувством тревоги. Как и сны, в которых она в ужасных подробностях видела труп Рене Мартина, видения этой ночи были противоестественно навязчивы и реалистичны. Они беспрестанно осаждали ее мозг, отчего у Николь возникло подозрение, что ей кто-то их внушает, но она тут же прогнала эту нелепую мысль.

Кроме текста на табличке был маленький рисунок — схематичный, но выполненный уверенными четкими линиями. Рисунок или, скорее, чертеж, представлял собой четырехугольник с симметрично вписанными шестью маленькими квадратами. Четырехугольник имел два входных отверстия с противоположных сторон. Одно отверстие было широким, второе — узким, а один из шести квадратов, крайний справа, расположенный рядом с узким отверстием, был заштрихован краской.

Николь считала, что это план какого-то зала или комнаты с двумя входами в противоположных концах и шестью колоннами внутри. Впрочем, она и сама понимала, что эта версия не имеет достаточного обоснования.