Сергей Пономаренко - Миссия Девы

Автор дневника, описывая основные события, уделяла мало внимания деталям, так что в историческом смысле Владлен Петрович мало почерпнул нового и почувствовал раздражение. Единственное, что его интересовало, — маска Девы, но о ней упоминалось вскользь, и пока ничего нового он не узнал об этом артефакте. Взглянув на часы и убедившись, что промелькнуло уже полночи, а он ознакомился лишь с третью дневника, решил дочитать оставшееся в последующие дни.

Владлен Петрович отправился в спальню, расстелил постель, и тут мелькнула безумная мысль, и он не смог ей противиться — достал из вмонтированного в стену сейфа золотую маску и положил рядом, на тумбочку. Выключил свет и почувствовал беспокойство, которое его не покинуло, пока он не протянул руку и не дотронулся до маски. На удивление, металл был теплым, словно живым. Так он и заснул, обнимая золотую маску.

Беата, сидя в санях, зябко поежилась, но не от холода — бобровая шуба надежно защищала от мороза, — а от плохого предчувствия, которое ее не покидало с тех пор, как они выехали из Глебовских ворот Переяславля [4] Переяславль Рязанский — столица Рязанского княжества. . Хотя за долгую дорогу никаких происшествий не случилось и перед ее взором вдалеке уже раскинулась столица Московского княжества, она знала — что-то должно произойти. А предчувствия ее никогда не обманывали.

Уже больше года она находилась в этой чужой стране, теперь волею судьбы должной стать ее отчизной на всю оставшуюся жизнь. Надежды, что она когда-нибудь увидит родную Лигурию, не осталось — она исчезла в тот роковой день, когда Беата приняла чужую веру схизматиков и обвенчалась с Василием в православной церкви. Теперь у нее даже имя было другое — Прасковья.

События последних лет вновь всплыли в памяти [5] Об этих событиях рассказывается в книге «Лик Девы». : солнечная Лигурия, с которой она распрощалась пять лет тому назад, как оказалось, навсегда, отправившись к своему будущему супругу, Христофору ди Негро — консулу Солдайи, крепости, павшей под натиском янычар Гедик-Ахмед-паши; страшная смерть ди Негро; бегство; верный кавалерий Микаели ди Сазели и вероломная служанка Мара; скрывавшийся в горах древний народ тавров и его кровавое божество — Дева-Орейлохе. Ей чудом удалось попасть на корабль русских купцов, возвращавшихся домой через земли Астраханской Орды. Однако в пути ее ожидало новое испытание. Проведав, что она подданная Генуэзской республики, местные власти ее задержали.

Она оказалась в громадном строении, имеющем только крышу, которая держалась на толстых бревнах, врытых в землю. Здесь было много измученных пленников-славян, ожидающих отправки на невольничий рынок в Кафу. У нее под одеждой была спрятана золотая маска из храма тавров, вот только она боялась показать ее охранникам — ничем не помогут, а золото заберут. Решила уповать на милость Господа Бога и Девы Марии, а золотой маской за свободу рассчитаться, когда подвернется удобный случай. Но даже в таком бедственном положении желание расстаться с маской ее ужасало больше, чем сама неволя, хотя она боялась признаться себе в этом. Помощь пришла неожиданно: молодой русский купец Василий Голода, немного знавший ее родной язык и часто беседовавший с ней во время морского путешествия, сумел ее вызволить, но дорогой ценой.

На следующий же день Василий с помощью татарина-христианина разыскал ее, трепещущую от страха, и объяснил, что он ее выкупил, но ему пришлось целовать крест, клянясь, что она его жена перед Богом. Беата была готова на все, лишь бы ее миновала ужасная участь рабыни. Дальнейшее помнила как в тумане: крещение и венчание в небольшой православной церквушке возле Астрахани, бесконечную дорогу до Рязанского княжества. Ей было чудно после великолепных пышных шелковых нарядов, которыми ее баловали родители и ди Негро, облачиться в сарафан из узорного штофа, отделанный лентами золотого шитья, спрятать под высокий золотошвейный кокошник, расшитый жемчугом, свои великолепные волосы. Поверх кокошника научилась повязывать шелковую шаль, прикрывавшую плечи.

Ей часто приходила мысль, что вместо одной неволи она оказалась в другой. Может, менее унизительной. Василий Голода был молод — до тридцати оставалось два года, высок ростом, крепок телом, круглолиц, светловолос, с такой же светлой бородой. Беата за время своего крайне непродолжительного замужества за мессиром Христофором ди Негро лишь один раз взошла с ним на супружеское ложе, и у нее не осталось об этом особых воспоминаний. Фактически именно русский купец стал ее первым мужчиной, ввел ее в мир чувственных удовольствий. Его тело влекло ее, давая наслаждение, удовлетворение, но душа оставалась холодной, как погода, обычная здесь в это время года. Ей не нравились нравы и обычаи этой варварской страны, где жена должна быть затворницей в тереме, в лучшем случае тенью мужа.

Ночами, закрыв глаза, поддаваясь ласкам супруга-русина, обнимала его могучее тело, но мысленно видела на его месте ди Сазели. Часто вспоминала, как он ее обнимал, как, тяжело дыша, взяв ее на руки, брел по пояс в ледяной воде подземной реки. А вот облик покойного мужественного супруга ди Негро стерся из памяти, хотя часто, оставаясь в одиночестве, она молилась за упокой его души.

Она понимала, что прошлое не вернется, и постепенно училась жить в новом для нее краю, по чужим обычаям, в которых было больше языческого, чем христианского, при крайней религиозности местных жителей. Язык выучила довольно быстро, правда, Василий часто посмеивался над ней, поскольку она коверкала слова. По дому ей не приходилось работать, так как ей в услужение были даны две дворовые девки: Маклуша и Фекла. Ей все же пришлось научиться готовить традиционную пищу в печи, неуклюже орудуя в ней подхватом, ставя и вынимая тяжеленные горшки, но и это она в конце концов поручила Маклуше.

Беата-Прасковья неуютно чувствовала себя в недавно выстроенном тереме — все ей здесь было чуждым. К тому же ее постоянно донимала хозяйка терема — Настасья Акимовна, мать Василия, дородная громкоголосая купчиха, командовавшая всей челядью и домочадцами. Настасья Акимовна с недовольством приняла поступок Василия, явившегося с женой-фрязиной, с которой обвенчался, не испросив у нее на то родительского позволения. А жена-то иноземка по-человечески с грехом пополам научилась говорить, к тому же оказалась вдовая. Не такую жену она желала своему старшему сыну — красавцу-удальцу. Видно, пример ненавистного московского князя Иоанна Васильевича, обвенчавшегося с византийской принцессой, посеял смуту в сердцах молодых русичей, посчитавших позволительным и для себя жениться на чужеземках.