Сергей Пономаренко - Миссия Девы

Василий остро ощутил свою вину: не уберег жену, не сообщил воеводе о ночных приготовлениях татар. И вот свершились пророчества апокалипсиса — в этом древнем городе и в его, Василия, жизни. Внезапно сквозь шум расползающегося огня, треск догорающих стропил и крыш до него донеслось конское ржание. Кто-то, невзирая на бушующий пожар, пробивался сюда, больно стегая испуганную лошадь, принуждая ее преступить через страх огня, переданный с кровью от предков.

Осторожность заставила Василия опять спрятаться в доме. Он выглянул из окна и увидел молодого татарина верхом на лошади, а к ее седлу привязана уздечка второй лошади, на которой сидела женщина. И тут он не поверил своим глазам — это была Прасковья, перепуганная, замерзшая, в порванном тулупе и чужом черном платке, но живая и невредимая.

Прасковья сказала что-то на незнакомом татарину языке и указала на дом Киракоса. Татарин спешился, за ним Прасковья. Они привязали лошадей и зашли в дом. Это показалось очень странным Василию — он решил пока не выказывать своего присутствия. Было похоже, что татарин и Прасковья друг друга знают и вернулись с какой-то определенной целью.

Беата была легко одета и страдала от холода. Таких, как она, было много — полураздетых и посиневших от холода, передвигавшихся с трудом. Но пленник нужен живым, здоровым, иначе его не продашь, и вскоре татары привезли целый воз самой разной одежды, собранной в городе. Прасковье достались тулуп и теплый платок. Пленники не понимали, что происходит, но вскоре густой черный дым, показавшийся над замком, сообщил, что его защитников постигла горестная судьба. Стали прибывать новые партии пленных, и в одной из них она увидела воеводу Ходкевича, связанного за шею одним ремнем со своей женой. Воевода был растерян, убит горем и, шевеля губами, про себя читал молитву. Беате вспомнилась казнь князя Олельковича и надменный вид воеводы, властвующего над жизнью и смертью подданных. Теперь его жизнь и жизнь его семьи зависела от прихотей басурманина. Пленных было многие тысячи, и первые партии, растянувшись узкой цепочкой на сотни метров, уже отправились в путь, в далекую неволю. Беата с напарницей, которая до сих пор не пришла в себя и не проронила ни слова, попали в следующую партию. Под ремнями, попарно соединявшими за шеи пленников числом более сотни, была пропущена длинная веревка, которая крепилась к седлу едущего впереди всадника-татарина, а конец ее находился у замыкающего всадника. По обе стороны колонны пленников следовали верховые, зорко охранявшие ее. Передний всадник что-то крикнул по-тататарски, очевидно очень смешное, потому что ближайшие татары чуть не покатились со смеху, и стегнул свою лошадь. Темп передвижения был выбран очень быстрый, но пленникам пришлось подстраиваться под него, так как они знали, что тормозящих движение колонны ожидает смерть. Беата, пока находилась в толпе пленных, наслушалась рассказов о том, что их ждут ежедневные многокилометровые переходы с редкими остановками на отдых. Кормить их будут сырой крупой, замоченной в воде, и чувство голода будет преследовать всю дорогу, так что в конце пути многие будут готовы есть и падаль. Но самое страшное — это переход через кипчакские безводные степи, где путь подобных караванов на каждом шагу был отмечен костями погибших.

Внезапно взявшая быстрый темп колонна остановилась, и вскоре возле Беаты осадили коней двое татар. Взмах сабли — и ремень, соединявший ее с напарницей, оказался перерубленным. Девушка, до того отрешенная от всего в этом мире, вдруг бросилась бежать в дубовую рощу, видневшуюся в сотне метров от них. Татарин-охранник легко догнал беглянку, и вскоре аркан крепко обхватывал ее туловище с прижатыми руками и она была возвращена в колонну. С Беатой поступили иначе: на ее шее оказалась новая ременная петля, и она послушно последовала за молодым безусым татарином, точнее, за его конем в сторону, противоположную той, куда двигалась колонна. Беата терялась в догадках, так как татарин повел ее не в лагерь, а в другую сторону, и вскоре они скрылись в небольшой балке. Здесь татарин спешился. Беата сжалась, ожидая чего-то страшного.

— Ну что, презренная жрица Велла, госпожа Беата, купчиха Прасковья, похитительница маски Девы, не предполагала, что я тебя найду? Видишь, а я нашла, и должна заметить, что ты мне дорого обходишься!

Татарин говорил на древнем наречии тавров, сверля ее взглядом черных пронзительных глаз, таких знакомых. Теперь Беата их узнала — под видом татарина скрывалась Мара, жрица из ее прошлого.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я здесь для того, чтобы тебя спасти: твою жизнь, свободу, честь. И ты права. Ты знаешь, что мне нужно! Только не говори, что маска Девы потеряна или ты не знаешь, где она. Я тебя убивать не буду — верну обратно в караван и на протяжении всего пути буду следить за тобой, не дам тебе подохнуть. И продавать тебя не стану, а только подарю одному отшельнику, живущему в горах. А знаешь почему? Потому что он болен страшной болезнью, дошедшей сюда из земли франков. Московский князь Иван Васильевич сжигает заживо всех, у кого обнаруживают признаки болезни, хан Менгли-Гирей поступает милосердней — изгоняет их в горы. Ты будешь с ним жить годы, медленно гния изнутри, если раньше не убьешь себя, обрекая на вечные муки в аду.

— У меня с собой маски нет, но я ее спрятала в доме Киракоса в Киеве. Может, татары ее не нашли, когда грабили дом…

— Хорошо, я поверю, но ты знаешь что тебя ожидает, если мы не найдем маску! Я от своих слов не отступлюсь!

Они сделали небольшой крюк, возвращаясь в город. Мара спрятала в укромном месте вторую лошадь, на которую она усадила Беату для ускорения передвижения. Мара ее освободила от петли на шее, но на всякий случай связала руки. За время путешествия из Новгорода в Киев Беата научилась сносно ездить верхом на лошади, но со связанными руками ей было немного страшновато. Впрочем, Мара представляла собой бóльшую опасность, чем падение с лошади. Чтобы сократить путь, а еще потому, что через некоторые улицы горящего города уже невозможно было проехать без риска для жизни, въехали через Кожемяцкие ворота. Проехали мимо разрушенных взрывом Воеводских ворот, затем двинулись вдоль Замковой горы и пробрались до Боричева узвоза, на котором стояли в основном дома добротные, были и каменные. Пожар сюда пока не добрался.

Беата не верила, что, заполучив золотую маску, Мара ее так просто отпустит, но со связанными руками, без оружия ничего не могла сделать — лишь оттягивала время и надеялась на Бога.

Когда они подъехали к дому покойного Киракоса, Мара не согласилась развязать пленнице руки, туманно пообещав: