Сергей Пономаренко - Миссия Девы

«Археолог чего-то боится, недоговаривает… Умираю — хочу спать! Потом будет время подумать об археологе, обо всем этом… Спать, немедленно спать!»

Ира сбросила халат, юркнула на двуспальную кровать, укуталась в одеяло и прикрыла глаза. Ей стало очень уютно.

Ира осторожно продвигалась по длинному сырому лабиринту, дорогу ей освещал факел, который она держала в руке. Было необычайно тихо, но она ощущала беспокойство. Ей все время казалось, что шум ее шагов двоится, словно некто хочет незаметно приблизиться к ней сзади. Чтобы проверить свои подозрения, она то и дело неожиданно останавливалась, тревожно вслушиваясь в тишину. Но то ли этот некто был слишком хитер, то ли больше никого здесь не было, она так и не поняла.

«Я в пещере, а значит, здесь должны быть летучие мыши!» — испытывая панический страх, подумала она и проснулась.

Она лежала на двуспальной кровати. С удивлением посмотрев на часы, узнала, что проспала больше двух часов, хотя казалось, что только прикрыла глаза. Эта небольшая, очень знакомая квартира вновь стала внушать ей тревогу, и она решила как можно быстрее ее покинуть. И тут кто-то начал беспрерывно звонить в дверь, но, видно, этого показалось мало, так что он еще принялся в нее тарабанить.

— Маменька, как я соскучился по вас и нашему дому! — воскликнул Николай, обняв матушку.

Он был поражен, как за эти годы она состарилась, превратилась почти в старушку, хотя ей еще не исполнилось и шестидесяти. Возможно, в производимом впечатлении была виновата ее сухонькая фигура и старомодные одежды, которые лет двадцать как никто не носил. Да и седин прибавилось на ее голове.

— Коленька, сыночек, как я рада, что ты наконец вспомнил о родном доме! — Екатерина Львовна не могла нарадоваться, глядя на приехавшего погостить первенца, которого не видела более семи лет.

Нельзя сказать, чтобы он сильно изменился с тех пор — все такой же порывистый, как ветер, и такой же свободный в своих поступках. Лицом и фигурой он походил на покойного мужа, Алексея Филипповича: лицо худощавое с прямым римским носом, карими глазами, чуть сросшимися на переносице бровями, и пролысина надо лбом у него наметилась точь-в-точь как у отца. Среднего роста, ладно сложенный, без лишнего жирку — покойный супруг этого добивался ежедневными конными прогулками, а Николаше пока помогал возраст. Хотя ему уже стукнуло тридцать четыре, оставался он по-прежнему бобылем — никак не мог забыть первую любовь, Наташеньку. Он просил ее руки у ее родителей, но они ему отказали. Да и немудрено — их папенька был вхож к самому государю, имел высокий чин и придворное звание, а у них только и того, что родословная, правда, в их роду чьей только крови нет! Да еще одна деревенька на три сотни душ крепостных. А тут еще слухи стали ходить, что государь указ готовит, собирается дать волю крепостным. Да что говорить, Николаша-то и сам занимался тайными делами [21] Харьковско-Киевское общество (1856–1860) выступало за отмену крепостного права, установление республиканского правления, бесплатное образование и преподавание на родном языке. По его инициативе в 1858 г. вспыхнули волнения среди студентов Харьковского университета. , имел отношение к волнениям среди студентов в Харькове, за что даже под арест попал, но Бог помог — отпустили. Других из-за этого отправили в ссылку в отдаленные губернии. Совсем непохож был Николаша своим характером на покойного батюшку — тот был человеком степенным, закон уважал, исключительно хорошим семьянином был. А Николаша с раннего возраста во всякие истории встревал. Учился и в Петербурге, и в Киеве, а так и не доучился. Карты, гулянки, а тут еще слово мудреное, не иначе как французское — революционер. Те лягушатники своему королю голову отрубили, и чем все закончилось? Бонапарту дорогу на престол освободили — поганцу нечестивому.

Екатерина Львовна молча наблюдала, как Коленька с удовольствием расправляется с домашней снедью, приготовленной дворовой девкой Грушей.

Когда увидела, что насытился, то приступила к расспросам:

— Надолго, родимый, приехал в отчий дом?

— Нет, маменька, дня три от силы побуду, а то заскучаю я здесь. Навещу завтра отцовскую могилу, уважу его память и через день в путь.

— Ой, сынок! Когда ты остепенишься, женишься? Хочется с внуками поиграть.

— Кого хотим мы — не хотят нас — рылом не вышли! А тех, кто хочет нас, — не хотим мы. Авось еще встречу кого-нибудь — ведь не слишком старый.

— Не старый ты, сынок, но уже в возрасте. И ни чина не имеешь, ни службы путящей. А состояние у нас сам знаешь — кот наплакал. Володя учится в Киеве, Ольга — в Варшаве, все деньги туда идут. За них я спокойна — выучатся, найдут себе место в жизни. А ты, Николаша, извини, непутевый. И карты тебя до добра не доведут — бросай это бесовское занятие.

— Карты, конечно, не совсем богоугодное дело, но пользу могут принести немалую. Вот я приехал к тебе не за деньгами — сам тебе тысячу рублей ассигнациями дарю! Потратишь, как посчитаешь нужным! — И Николай вытащил пухлый бумажник, а из него пачку банкнот, из которых отсчитал несколько и протянул матери.

— Деньжищ-то сколько! — ахнула старушка. — Аж боязно становится! Откуда они?

— Я честно их заработал — выиграл в карты!

— Что ты говоришь, сынок? Разве можно считать честными деньги, выигранные в карты? Ведь всякая азартная игра — это жульничество и обман!

— Нет, маменька, — в этом деле имеет главное значение Фортуна. Без нее удачи не видать. А сейчас она ко мне благоволит. Но это еще не все. Говоришь, нет у меня состояния? А ты посмотри на это — чем не состояние? — Николай кликнул Грушу, чтобы принесла его саквояж, и из него достал деревянный ящичек. Открыл его, и на старушку уставилась золотая дьяволица. Екатерина Львовна трижды перекрестилась.

— Откуда это у тебя? — спросила она, чувствуя, как у нее задрожали руки от страха.

— Ты посмотри, как она прекрасна в своем уродстве! Ей тысячи лет, и нет цены, за какую ее можно продать, — все равно будет мало! Такое имение можно отхватить и столько земли, что представить страшно, но я не латифундист.

— Откуда у тебя маска богини Девы? — спросила Екатерина Львовна, немного придя в себя.

Теперь пришел черед изумиться Николаю:

— Как ты назвала это чудо-юдо?

— Николай, видно, пришло время ознакомить тебя с историей нашего рода и его страшной тайной.

— Историю от тебя слышал много раз — ведем род от Василия Голоды, который за свои воинские заслуги под конец жизни был удостоен высокого звания думного дворянина при царе Иване IV, а затем…

— Его отца тоже звали Василием, он был купцом, а жена у него была Прасковья. Так вот, Прасковья была родом из Лигурии и по-настоящему ее звали Беата ди Аманди. А до этого она была женой консула Солдайи, а затем пришлось ей побыть жрицей храма богини Девы. Бежав оттуда, захватила с собой вот эту самую золотую маску.