Сьюзан О'Киф - Чудовище Франкенштейна

— Уже скоро, — прошептала она, снова выдавив из себя ухмылку. — Хорошо хоть немного сократила срок.

Над верхней губой у нее выступил пот. Все тело затряслось. Когда Лили открыла глаза, они были пустые и холодные.

— Да не пялься же на меня, как идиот. Залезай на козлы и поезжай. Как только отродье подохнет, я хочу отметить свое избавление в Лондоне.

В самом деле, почему червь должен иметь для нее хоть какое-то значение, если даже помощник конюха — живой человек с именем и лицом, пожалуй, со слишком большими ушами, но нежный, как марципан, да к тому же миловавшийся с соседской девчонкой, — если даже этот парнишка, которого она знала много лет, значил для нее так мало?

Я смог спросить лишь об одном:

— Ты не боялась, что тебя поймают?

— Нет, я знала, что обвинят тебя.

Не проронив больше ни слова, я закрыл дверцу кареты и вернулся на свое место на козлах. Взмахнув над лошадьми кнутом, я увидел перед собой лицо Лили.

Позже

Она снова заставила меня остановиться. На этот раз Лили опустилась на землю — просто для того, чтобы спокойно полежать, отдохнуть от непрестанной тряски. На штанах расплылось розоватое пятно. Она отпихнула меня, когда я вызвался наложить ей чистую повязку из обрывков своей рубахи. Боли были острые, но нерегулярные: не поймешь, сколько еще ждать.

— Червь отрастил зубы и когти. — Лили задыхалась. — Он пытается прорваться наружу. Убей его, Виктор, убей!

Затем, отдышавшись, она велела помочь ей влезть в карету и ехать дальше.

И еще позже

Схватки на время прекратились, хотя штаны Лили промокли насквозь. Когда я замедляю ход, она бешено вопит, чтобы я не останавливался и мчался прямиком в Лондон. Боль не сделала ее слабой, а, наоборот, придала сил, порожденных безумием. И я мчусь, говоря себе, что она изувечит себя еще больше, если я не подчинюсь. Я все время прислушиваюсь, почти с надеждой: не замолкнет ли она?

Даже не знаю, когда снова смогу писать и о чем поведу речь.

3 марта

В сумерках я впервые расслышал стук копыт. За нами гнался всадник. Отчаявшись из-за криков Лили, я больше не мог выносить бездействия.

Всего пару минут назад она так истошно закричала, что я съехал на обочину. Едва я открыл дверцу, из душной кареты хлынул густой запах крови. В лучах заходящего солнца я различил бледное лицо Лили, выплывающее из темноты.

— Езжай! — сказала она хриплым голосом. — Не волнуйся. Еще рано. Без тебя ничего не сделаю.

Что она имела в виду? Что мы вместе родим или вместе убьем червя?

Не успел я хлестнуть поводьями, как зацокали копыта.

Я махнул всаднику. Проскакав мимо, он резко затормозил и рывком развернулся. Наездник сидел криво, сильно подавшись вперед. При развороте он качнулся в другую сторону и чуть не свалился. В стельку, подумал я. От пьяницы мало проку.

— До города близко? — спросил я. — Или хотя бы до фермы?

Раздался резкий треск. Это Лили ударила кулаком в окно, а потом завыла: «Не-е-ет!» Ее протесты утонули в приливе боли, белая ладонь с растопыренными пальцами распласталась на стекле.

— Тебе срочно нужна помощь. — Я выпрямился на козлах и спросил всадника: — Далеко до ближайшего города?

Человек, плотно закутанный из-за непогоды, заставил лошадь подойти ближе, отчего она поднялась на дыбы. Незнакомец так сильно накренился влево, что я подумал, он сейчас рухнет. Лошадь тяжело дышала, выпуская клубы пара, словно ее долго гнали галопом.

— Тут женщина рожает, — сказал я.

То ли меня отвлек в эту минуту крик Лили, то ли шарф на лице человека приглушил его голос, — в общем, я не расслышал интонацию.

— Ваша жена? — спросил он, подъехав ближе.

— Да. — Любой другой ответ вызвал бы вопросы, на которые у меня не было времени.

— Тогда я вправе убить вас обоих!

Снова треск. Как громко она лупит по стеклу, подумал я, и вдруг лошади подскочили, а я плюхнулся на козлы. Потом я увидел пистолет в руке человека и клуб дыма, выходящий из дула. В моем плаще на плече появилась дыра, края которой мгновенно окрасились кровью. Меня пронзил жуткий холод, затем вспыхнула обжигающая боль.

Мужчина попытался перезарядить оружие. Я спрыгнул с козел на шею его лошади, чуть не выбив всадника из седла. Лошадь взбрыкнула, и он соскользнул вниз, продолжая возиться с пистолетом. Встав на дыбы, животное грозило нас растоптать. В ошеломлении я крепко вцепился скакуну в гриву, пытаясь обуздать его своим весом. Тем временем незнакомец встал на ноги и все же перезарядил пистолет.

Человек прицелился. С его лица упал шарф. Это был Уолтон, он еще раз навел дуло на меня. Его изувеченное, обожженное тело так скорчилось, что поначалу я принял его за пьяного.

— Виктор! Виктор! Сейчас!

Мы обернулись на грубый, гортанный голос Лили. В окне мелькнуло что-то белое. Уолтон тотчас прицелился и выстрелил. Пуля разбила стекло.

Кони вновь подпрыгнули, на сей раз их некому было удержать, и они понеслись по дороге, увлекая за собой карету. Я попробовал сесть на лошадь Уолтона. Он кинулся на меня — жуткий, словно из кошмара. Я сильно его ударил, подтянулся здоровой рукой и, запрыгнув в седло, ринулся вслед за Лили.

Лошадь Уолтона, уже и так изнуренная, да к тому же везущая теперь великана, едва ли могла догнать карету. Мы, наоборот, все больше и больше отставали.

— Виктор! Сейчас! — воскликнула Лили. Но спустя секунду все смолкло. Я стегал коня, понукая его криками.

Далеко на юге дорога сворачивала в долину, освещенную таким сверхъестественным заревом, что казалось, горело само небо — точь-в-точь как в последнюю ночь, проведенную Лили в Таркенвилле. Карета скрылась за поворотом. Сердце заколотилось, я не мог вздохнуть.

— Быстрее! — заорал я. Подстегивая лошадь, я чуть не выскользнул из седла: силы мои убывали от жгучей боли. Я крепко обхватил руками шею коня.

В озаренное странным светом небо поднимались столбы дыма. Вскоре я приблизился и увидел, что изнанка туч стала оранжевой в отблесках пламени. Передо мной полыхало пекло: я загнал Лили в преисподнюю. Моя плоть тоже горела, начиная с плеча.

Ночь раскинула темноту, словно сеть, завлекая меня в ловушку: кругом было темно, хоть глаз выколи, и таинственный свет вдалеке казался еще ярче из-за окружающей тьмы. Он поманил меня к себе, и я быстро, послушно помчался навстречу гибели, пока, наконец, не выпал из седла. Пальцы запутались в поводьях, конь протащил меня по земле и остановился.

Почва подо мной взывала: «Закрой глаза, сдайся».

«Виктор, сейчас!» — послышалось мне, или, возможно, то был немой вопль червя.

Я с трудом встал на ноги. Если снова сесть на уставшую лошадь, никакой прыти из нее все равно не выжмешь, так что я дал ей отдохнуть и побежал рядом.