Виктория Борисова - Запретный сад

И теперь, удобно устроившись на заднем сиденье своего «лексуса», Агапов подробно, до мелочей, прокручивал подробности предстоящей сделки. Но сосредоточиться почему-то никак не получалось.

С самого утра настроение было просто отвратительное. Выспаться как следует не удалось, голова тяжелая, во рту почему-то стоит противный кисловатый привкус… К тому же вместо его постоянного водителя Семена, к которому он привык, – еще бы, почти десять лет мужик у него проработал! – приехал какой-то новенький, совсем молодой парень. Лопоухий, вихрастый, с веснушчатым глуповатым лицом… Вылитый Иванушка-дурачок из сказки!

– А где Семен? – спросил Агапов, садясь в машину.

– Так отпуск взял за свой счет! – ответствовал водитель, глупо и радостно улыбаясь. – Жена у него родила! Парень, четыре двести, представляете?

Надо же… Агапов удивленно покачал головой. Мысль, что у его шофера может быть жена и даже ребенок, почему-то в голову никогда не приходила. На работе Борис привык контролировать ситуацию даже в мелочах и теперь чувствовал себя так, словно его сильно подвели, обманули… Ну, хорош Семен! Нашел время.

А новый парень ему совершенно не нравился. Агапов почти с ненавистью смотрел на его затылок, на давно не стриженные светло-русые волосы, неопрятно свисающие на воротник кожаной куртки… В машине пахло кокосовым освежителем воздуха, который он терпеть не мог, радио было включено довольно громко – а он любил тишину. А водитель и в ус не дует, даже подпевает разухабистому мотивчику… Борис хотел было сказать, чтобы он выключил музыку, но не успел. Динамик вдруг замолчал на мгновение, а потом взревел дурным голосом:

Вот это было совершенно лишнее. С таким же надрывом эту песню когда-то пели под гитару соседские пацаны… В памяти непрошено выплывало то, что он давным-давно забыл – и не хотел бы вспоминать никогда.

Давным-давно, когда Советский Союз еще был мощной державой, а его жители ждали наступления обещанного коммунизма, Боря Агапов был обычным мальчишкой. Ничто в его жизни не предвещало, что когда-нибудь он будет ездить на собственных «бентли» и «лексусах», проводить часы досуга не в убогой халабуде на шести сотках, гордо называемой дачей, а на островах посреди океана, вместо дешевой бормотухи пить коллекционные французские вина… А главное – станет не работягой на заводе, а олигархом, входящим в сотню богатейших людей новой России.

Он родился на рабочей окраине промышленного городка Ново-Советска за Уралом. Место это было далеко не райским уголком… Город вырос вокруг единственного предприятия – огромного трубопрокатного завода, чуть ли не единственного в Советском Союзе гиганта, производящего трубы большого диаметра.

Завод этот когда-то, сразу после войны, строили заключенные, которых согнала сюда безжалостная воля «отца всех народов». И сколько их навеки легло в мерзлую землю – никто не знает точно.

Зэки ушли – а город остался… Но жизнь в нем была вовсе не радостной, не веселой, словно безвестные строители оставили после себя чувство тоски и несвободы, душной и тяжелой, как желтовато-серый дым от заводской трубы, висящий над городом, когда ветер дул с северо-востока. Местные жители так притерпелись к этому, что почти не замечали. Даже шутили: «Нам и газовая камера нипочем!»

Что и говорить, люди в Ново-Советске не привыкли плакаться на судьбу. Свою не слишком легкую участь несли с некоторой даже лихостью. А что? Работа тяжелая, и молоко в магазине по талонам, а что не по талонам – то разве что с бою достается. Попробуй кто другой так поживи – мигом загнется, а мы живем, и ничего! Русского мужика ничто сломить не может!

И в самом деле – жили. Работали, женились, рожали детей… Только помирали часто. Дети почти поголовно болели бронхиальной астмой, так что в больнице койки никогда не пустовали, бабы в тридцать лет выглядели как заезженные клячи, а мужики работали на местном заводе, крепко пили и сходили в могилу, не дожив до льготной пенсии за вредность производства.

Борин отец тоже не стал исключением. Он и не помнил его толком… Когда батя погиб из-за аварии в литейном цеху, Борьке не исполнилось еще и трех лет. Осталась только старая, затертая фотокарточка, на которой при некотором напряжении зрения можно было разглядеть плечистого парня рядом с завитой под барашка девицей в цветастом платье, держащей на руках кулек с отвернутым краем, из которого чуть виднелось сморщенное младенческое личико.

Мать тоже работала на заводе и часто оставалась в ночную смену. Хоть и не положено привлекать к такой работе женщину, имеющую ребенка, а что поделаешь? Зато оплата идет по двойному тарифу. Одной пацана поднимать – шутка ли! И то купи, и это, одних ботинок не напасешься, деньги-то нужны… Мест в садике не хватало, и большую часть времени маленький Борька был предоставлен самому себе.

Рос он мальчиком тихим, нелюдимым. Мать в сердцах говорила иногда: «Что за ребенок… Слова не вытянешь, как немтырь какой-то!» И вправду – Борька молчал, как будто все время сосредоточенно думал о чем-то. Больших хлопот не доставлял, но, натыкаясь на его сосредоточенный взгляд, даже мать иногда пугалась.

На то были свои причины. Правда, рассказать о них он не решился бы никому и никогда в жизни…

В то лето, когда ему исполнилось пять лет, на окраине города строили новый дом для работников завода. Окрестные ребятишки нередко лазили посмотреть на стройку, и, хотя Борька редко участвовал в общих играх, посмотреть на ревущие стальные чудовища было интересно даже ему. Он был там и в тот день, когда экскаватор случайно разорил братскую могилу… Женщины в очередях потом перешептывались о человеческих костях, что сыпались из ковша, о том, что экскаваторщик Костя Малышев вдруг пропал неизвестно куда, словно его и не было вовсе, о том, что кости куда-то вывезли – тайно, под покровом ночи, и никто не знал, что стало с ними дальше. Пошептались – и перестали, о досадном происшествии в городе скоро забыли, и жизнь потекла по-прежнему. Никто не заметил маленького ушастого пацаненка, который затаился между строительными вагончиками, боясь шевельнуться от ужаса, и смотрел, смотрел неотрывно…

С того дня Борька совсем перестал играть во дворе и дружить со сверстниками. Страшное зрелище как будто изменило его раз и навсегда. Раньше он никогда не задумывался о смерти, а теперь вдруг понял, что когда-нибудь и его постигнет эта участь – перестать быть . Он умрет, а потом его закопают в землю, и через много лет останутся только одни кости…