Татьяна Ставицкая - Московская плоть

Параклисиарх – глава службы безопасности холдинга ЗАО МОСКВА держал в руках, затянутых в белые перчатки с раструбами до локтя, поднос с большими старинными ножницами. Внука и его Невесту вытолкнули к гробу. Только теперь девушка заметила странный шелковый шнур, привязанный к гробу в головах у покойного. Пение под сводами постепенно переходило в ультразвук. Неожиданно Маша заметила кошачий волос на лацкане покойника, который колыхался от его дыхания. Она хотела крикнуть, что дедушка жив, но в этот момент Внук повалился, а перед ней оказались ножницы.

– Ну что же ты?! Вставай, родненький! Люди же смотрят! Ты же должен что-то сделать с этими ножницами… – шептала Маша, поддерживая и прислоняя Внука к открытому гробу.

Рука в белой перчатке вложила ножницы в трясущиеся руки Внука. Ультразвук давил на перепонки с чудовищной силой и жестокостью восточной казни. Мария держалась из последних сил.

– Ппо…моги… – икая, указал Внук на шелковый шнур в изголовье гроба.

Марья Моревна, поддерживая Уара одной рукой и прижимая к лафету коленкой, другой рукой ухватила шнур и буквально вложила его в раскрытые ножницы. Но Внука колотило так, что он не мог их сжать. И тогда Маша что было сил, резко сжала концы ножниц обеими руками.

Отрезанный шнур взлетел вверх, и в тот же момент через отверстие в потолке рухнул вниз осиновый кол и вонзился в грудь Мосоха. Машенька закричала от ужаса. Ей показалось, что из пробитой груди старца брызнула во все стороны кровь. Но брызги вдруг оказались летучими мышами, которые, хлопая крыльями, устремились под потолок и вылетели через отверстие. За ними стремительно взвился кот, но, не успев схватить добычу, брякнулся в пустой гроб. А пищащая стая взяла курс на лосиноостровскую Кремлевку, где в бункере неясного назначения, частично заполненного грунтовыми водами, ей было даровано обрести наконец покой и отдохновение.

В тот же момент в ночной морозной мгле вознеслось над куполами храма Христа Спасителя воронье и уплыло черной небесной льдиной куда-то на северо-восток.

С утра Фофудьин и Малюта угощались в Сандунах, занюхивая свежепомытую московскую плоть распаренным березовым веничком. Вчера председатель, не рискнув осложнять церемонию, так и не рассказал Параклисиарху о журналисте с его злополучной находкой, а сегодня, чувствуя свою вину, он решил предварительно задобрить начальника службы безопасности и подсластить горькую информационную пилюлю собственным бонусом. Посещение членами комьюнити Сандуновских бань с некоторых пор строго регламентировалось графиком, исключения составляли лишь специальные бонусы за особые заслуги. Сандуны являли собой сугубо праздничную, особо деликатесную трапезную московских.

Поскольку камеры видеонаблюдения, которыми снабжены были Сандуны в целях безопасности, не фиксировали членов комьюнити, туда вне графика хаживали только Митрофания с Жу-Жу. Дамы не только столовались там без ограничения, но и прислушивались к болтовне элитных клиенток, соривших инсайдерской информацией, почерпнутой ими от мужей и любовников. Информация сия позволяла корректировать политику московских и выстраивать ее наиболее целесообразно.

Бонусный вторник в Сандунах председатель получил за свои титанические усилия по улучшению качества жизни московской плоти. Термин «качество жизни» ввело в употребление именно московское комьюнити. Переход от натурального хозяйства с его экологически чистыми продуктами к товарно-денежному создал ряд проблем, связанных с местным ноу-хау: «не обманешь – не продашь». Ушлые торгаши норовили подсунуть публике не только краденую одежду или ветошь с заштукованными прорехами, но и порченые продукты, в результате чего участились случаи отравления в рядах членов комьюнити, не говоря уже о собственно публике.

Быстро оценив перспективы возгонки ПРА на торговле, московские тем не менее пытались, как могли, упорядочить процесс: развести «обжорки» с двухкопеечными пустыми щами и пирожками с несвежей требухой для нищих обывателей и приличные заведения для относительно чистой публики. В стремлении прекратить безобразия комьюнити даже учредило комитеты по защите прав потребителей. Но комитеты очень скоро стали зарабатывать деньги на шантаже тех, на кого объегоренные потребители жаловались. Потому что нет такой благой идеи, которую ловкие люди не использовали бы себе на корысть.

Ничто так не отравляло жизнь комьюнити, как скверные запахи, коими была пропитана Москва. Мифическая высшая благодать, по мнению адептов христианства, требовала умерщвления плоти в оплату спасения духа. Поэтому физическая культура и языческий культ здорового тела были преданы анафеме. Плоть была объявлена сосудом греха, с чем никак не могли согласиться члены комьюнити, всячески стараясь внедрить в сознание москвичей мысль о том, что здоровый дух может жить только в здоровом теле. Но клерикалы жестко контролировали общественное сознание. Болезни и распространение инфекций выдавались попами за непосредственный результат греховной жизни. От этого происходило пренебрежение гигиеной, а также распространение антисанитарных обычаев. Улицы Москвы были загажены мусором и нечистотами, среди которых бродили домашние животные.

Водопровод и канализация добирались до Москвы долгими окольными путями, и попали сюда не скоро. Самотечный родниковый водопровод существовал в Московском Кремле с 1491 года. Устроен он был при Иване III и предназначался для подачи воды при осаде. Полтора века спустя англичанин Христофор Галовей построил в Кремле водопровод с водонапорной башней, натолкнувшей комьюнити на мысль о технологии ПРА-напорных башен. И тут позвольте отвлечься на некоторое время от размышлений о гигиене московской плоти и уделить толику внимания персоне Галовея, который не только дал Москве водопровод, но и позволил лондонским управлять московским временем: под руководством Галовея были изготовлены новые часы для Спасской башни. С помощью специальных механизмов они исполняли какой-то нехитрый мотивчик, а также отмеряли москвичам время дневное и ночное. Цифры заменены были славянскими буквами, стрелки на циферблате отсутствовали, и назывались часы – «Вербариус». Петр I в пылу прогерманских преобразований распорядился убрать аглицкие, а повесить немецкие, и понеслось над Лобным местом «Ах, мой милый Августин». С Петром лондонские связываться не стали по причине его лютого и горячего нрава, но в 1770 году в Грановитой палате были неизвестно кем найдены и вновь установлены английские часы. Лондонские нарезвились вволю, управляя московским временем по своему усмотрению: задерживали его, как только могли, так что Москва погружалась в цивилизационную спячку, да еще потешались, что она отстала от Европы навсегда, но остановить московское время им все же не удалось – спасали часы, подаренные Фофудьину Григорием Орловым, выполненные Московской казенной часовой фабрикой – единственные хранители московского времени.