Татьяна Ставицкая - Московская плоть

Вечерние часы позволяли супругам видеться дома, правда, весьма непродолжительное время, да и не каждый день. Уар, устроившись в кресле, предавался любимому занятию: листал каталог холодного оружия. А Марья терзалась вопросами семейного бытия.

– Как прошло вчерашнее дежурство? – начала она издалека.

– Отменно! – невозмутимо признался супруг, не отрываясь от каталога. – Правда, рука болит – метнул неудачно. Сделаешь мне массаж воротниковой зоны?

– Как это негламурно – болеть рукой! – съязвила Марья. – Да ты ее просто отлежал, должно быть… – предположила она и взялась за массаж, заглядывая через плечо мужа в каталог. – Зачем тебе ножи? У тебя же зубы есть.

– Ты предлагаешь мне зубы метать? Холодное оружие служит для меня источником эстетического наслаждения. В этих благородных клинках есть истинная красота и характер. Это авторские клинки, дамаск!

– Да, я вижу, что они все в каменьях: сплошной дизайн и фасон.

– Ты не понимаешь. Бобрище с этим «фасоном» на медведя ходит.

Марья нервничала. Она уже несколько дней планировала серьезный разговор, но удобного момента все не случалась. И вот, закончив массаж, она наконец собралась с духом, подсела к мужу на широкий подлокотник кресла и приступила к намеченному.

– Мы почти не видимся, – сказала она, перебирая черные пряди мужниных волос. – Я как-то иначе представляла себе семейную жизнь. Ночью ты в клубах, утром у тебя отходняк, днем – рестораны, причем без меня…

– Ну, ты тоже не сидишь дома, – пожал плечами супруг, раздосадованный тем, что его отвлекают от любимой забавы.

– Да, я работаю, но я – хозяйка своему времени. Я могу располагать им по своему усмотрению.

– Что ты хочешь? Чтоб мы ходили везде вместе, держась за руки?

– Хочу. В парке хочу гулять, по магазинам ходить, в театры, на концерты, в Париж съездить… На бега с тобой хочу. А ты даже в оперу без меня ходил позавчера!

– Я ж туда по работе хожу.

– Да-да, я помню – вибрировать…

– А насчет Парижа… Мышка… не хотелось тебя расстраивать, – Уар почувствовал себя виноватым, – но все равно ведь узнаешь: мы – невыездные. Мы намертво привязаны к Москве.

– Почему? Чем привязаны?

– Чем-чем… кормом!

– И я не смогу посмотреть мир? – ужаснулась Марья.

– Смотри по телевизору. Или в Интернете.

– А поплескаться в Бискайском заливе? А полежать под пальмой на Бали?

– На Чистых прудах океанариум имеется. Сходи. А на солнце находиться ты уже никогда не сможешь. Это – все? – спросил Уар, собираясь вновь погрузиться в каталог.

– Нет. Не все. Я ребенка хочу. А когда его делать при твоей загруженности?

Уар выглядел ошеломленным.

– Что? – удивившись его реакции, спросила испуганно Марья.

– Прости… Мне следовало тебя предупредить…

– О чем?!

– Мышка, ты только не пугайся.

– Да говори уже!

Марья видела, как тяжело преодолевает внутреннее сопротивление муж, и испугалась не на шутку.

– Ну?

– У нас не может быть детей, – выдохнул Уар и отвернулся.

Марья была потрясена.

– У тебя проблемы со здоровьем?

– Мышка, ты действительно не понимаешь или придуриваешься?

– Что? Что я должна понимать?!

– Мы не можем иметь детей. Никто из членов комьюнити. И ты теперь тоже.

– А кем это запрещено?

– Это не запрещено. Мы физически не можем.

– И я?

– И ты. Но ведь теперь ты и так уже Мать. Всей Москвы.

Марья закрыла лицо руками, словно это могло оградить ее от новой, чудовищной, реальности.

– А как же вы плодитесь? – Переварив информацию, Марья попыталась мыслить конструктивно.

– Только путем приобщения. Если ты очень хочешь ребенка, мы можем приобщить любого, который тебе понравится.

– Чужого???

– Ну да.

– И что – он станет нашим?

– Нет, но будет считаться крестником.

– И часто вы так?

– Не часто. Обычно поболит и отпустит. Ну, когда нам детьми заниматься? ПРА качать надо. Хотя, по правде говоря, дело не в ПРА. Сама подумай: чтобы приобщить ребенка, его нужно не только укусить, но и убить. Как ты думаешь, много желающих найдется?

Потрясенная Марья ушла в опочивальню, легла на супружеское ложе и разрыдалась. Теперь она вспомнила и совершенно по-новому осмыслила информацию о своей собственной смерти в результате ДТП, о которой говорили ей коллеги. Значит, это не было ошибкой. Хорошо, что у нее никого не осталось: ни родителей, ни бабушки – они бы не пережили. Но как же она сама не заметила свою смерть? Совсем замоталась с этой свадьбой…

Она теребила в руках тяжелую шелковую кисть балдахина, мысли ее перескакивали с одного на другое, слезы понемногу уносили горе, и вскоре настало просветление. Ну конечно же за все нужно платить. Хотя цена бывает непомерной. А ее не спросили, хочет ли она приобщаться такой ценой. Впрочем, есть много людей, которым не дано стать родителями без всякого вознаграждения за эту беду. Да и такая ли это уж беда? Это лишь вопрос нашего отношения к данному вопросу. «Чайлд-фри», да и только.

Договорившись с собой, Марья вдруг вспомнила о Люсе. Она ведь тоже не знает! Сокольничий не спешил решать ее судьбу. Тогда это должна сделать Марья. Пусть хотя бы у подруги будет пупсик. А потом его можно будет и приобщить. Но от кого может быть ребенок? Бобрище исключен всей логикой контекста.

Местом проведения аукциона назначался зал № 21 – очко. Выбор пал на 21-й зал не только по подсказке графа – такой простоватой и неизысканной, что за ней не стоило и обращаться. А была в этом зале некая хитрая тактическая комбинация. Дело в том, что в зале под номером двадцать один экспонировались три картины и два портрета, исполненные неизвестным польским художником в начале XVII века, изображающие сцены обручения Марины Мнишек в Кракове, ее торжественного въезда в Москву и венчания в Успенском соборе Кремля в мае 1606 года. Но особый финт представляли парадные портреты Марины Мнишек и Лжедмитрия I, расположенные по обеим сторонам от входа в зал. Портреты сопровождались пояснительной надписью, в которой оба персонажа назвались «императорами Московскими». Именно их портреты должны были ввести в заблуждение лондонских, никогда не видевших царевича Димитрия в зрелом возрасте, и обезопасить его тем самым, если возникнет такая необходимость. Кроме того, 21-й зал был набит оружием и доспехами. Совсем неспроста центральным экспонатом витрины была байдана – разновидность доспеха, изготовленного из плоских железных колец. Надписи на кольцах позволяли установить имя владельца – Ивана Григорьевича Выродкова, современника Ивана Грозного, главы военного ведомства. Выродков прославился, прежде всего, как военный инженер и градоделец. Немало фортеций было воздвигнуто по его чертежам и под его руководством. Саму же его байдану обнаружили в середине XIX века в ходе строительных работ в монастыре города Орши. Как следовало из рассказов самого Выродкова, он утратил ее, когда в этом районе во время внезапной атаки противника русское войско лишилось огромного обоза с оружием и снаряжением. Иван Выродков был одним из первых строителей русских портов на Балтике, еще накануне Ливонской войны он возглавлял строительство крепости в устье реки Наровы, ниже Ивангорода, а во время войны стоял во главе крупного воинского подразделения. Такого ценного военного строителя Мосох потерять не мог, а потому – приобщил .