С. Браун - Живые зомби

Сирены все ближе. И их много.

Зак осматривает лежащего на полу Люка. Не могу сказать, сильно ли он пострадал, мне некогда: я обнаружил того, за кем пришел.

Ник стоит футах в десяти от меня, скрестив перед собой баллон лизола и зажигалку «Бик». Руки дрожат, но он хотя бы не сдается. И это достойно восхищения. Большинство живых просто трусы.

— Эй, Ник! — зову я.

Он потрясен тем, что я его знаю. Впрочем, когда я подхожу ближе, он соображает откуда, и весь кураж, который вывел его в коридор, испаряется.

— Стой, где стоишь, — произносит он срывающимся голосом. — С-с-стой, где стоишь.

Проходя мимо Люка, я опускаю взгляд: лицо у него покрыто волдырями похлеще моего, бровей нет.

— Уводи его отсюда, — бросаю я Заку.

Обернувшись, Зак издает истошное рычание, которым загоняет Ника обратно в комнату, затем помогает Люку встать. Они спускаются по лестнице, а первые сирены уже на подходе.

Ник запирает дверь. Смешно!.. В считанные секунды я врываюсь внутрь и загоняю его в угол, прижав спиной к бару. Он хочет поджечь меня, однако трясущиеся пальцы никак не могут извлечь огонь, и он швыряет баллон с зажигалкой мне в лицо.

— Убирайся к черту! — кричит Ник. — Убирайся к черту, ты, урод!

Это не последние его слова, но если вас заживо пожирает зомби, вы скорее всего будете нести околесицу.

Я отъел от него достаточно — еще чуть-чуть, и он потеряет сознание. Хватаю из бара бутылку «Бакарди», выливаю содержимое на распотрошенное тело, затем беру лизол, подношу зажигалку и кручу колесико.

Внизу слышен хруст и звуки разбивающихся окон, вслед за этим доносятся властные голоса, выкрикивающие команды. На улице воют сирены, в окнах спальни видны красные проблески.

Я думаю о Рите. О моем не родившемся ребенке. О Джерри. Я думаю о планах, которые строил, о надеждах и мечтах, о любви и дружбе. Обо всем, что я пережил за последние пять месяцев.

— За Риту. — С этими словами я жму на головку баллона, и тело Ника мгновенно охватывает пламя.

По крайней мере он еще в сознании и орет.

Карл и Том сидят сбоку от меня, Хелен — напротив, рядом с Наоми. Как на танцах в старших классах: мальчики с одной стороны, девочки — с другой. Не хватает только музыки и волнующего предвкушения неумелого подросткового секса.

Мы впятером в фургоне службы отлова животных, лодыжки и запястья связаны и пристегнуты к стенам машины, рты залеплены пластырем и затянуты в кожаные намордники. Ни дать ни взять — квинтет Ганнибалов Лекторов.

В наручниках и намордниках не так уж дискомфортно: фиксаторы нейлоновые, а намордники мягкие и пахнут как салон нового автомобиля. Хуже всего было то, что снаружи нас ждали репортеры с камерами. Какой конфуз! Вот где стало неудобно.

Зато Заку и Люку удалось убежать. По крайней мере мы на это надеемся. Когда подоспел окружной полицейский спецназ, их уже не было. Выстрелов и звуков преследования тоже никто не слышал. Наверное, близнецы отсидятся в горах, пока все не утихнет. Может, их приютит Йен. Впрочем он скорее всего захочет дистанцироваться от нас. И немудрено. Он столько делал, столько усилий прикладывал, чтобы страна узнала о нашем бедственном положении, а нам потребовалось меньше часа, чтобы угробить все достигнутое в борьбе за гражданские права.

Рано или поздно нечто похожее обязано было случиться. Мы должны были отомстить. Или просто насладиться человеческим мясом. Мы едим живых. Это наш естественный рацион питания. А если в течение какого-то времени подавлять естественное начало, оно все равно потребует к себе внимания. И чем больше вы едите, тем чаще ощущаете голод.

С тех пор, как толпа полицейских, заместителей шерифа и офицеров службы защиты животных схватила нас, связала, вывела из общежития и посадила в фургон, мы много не разговаривали. И особо не сопротивлялись. Убийство и поедание живых отнимает много сил, после этого неплохо бы расслабиться на диване с хорошей книгой и чашкой мятного чая — улучшает пищеварение.

Но по большей части никто ничего не говорит, потому что и сказать-то нечего. Мы все знали, к чему приведут наши действия. Мы все знали, чем это обернется.

Некоторые преступления общество не станет терпеть, даже если их совершают знаменитости. Например, магазинные кражи в Беверли-Хиллз. Или совращение малолетних. Или бойню на новогодней вечеринке в студенческом общежитии.

За такое не сажают в чудесную клетку по соседству с Пиратом или Барсиком. В приличные тюрьмы для зомби тоже путь закрыт. Нас отдадут властям округа, в лабораторию, донорский центр, к доктору Франкенштейну или в колледж кадавров — можете выбрать любой эвфемизм, который вам по душе.

Двое из нас скорее всего пойдут на органы или краш-тесты. Головы одного или двоих пожертвуют на обучение будущих мировых светил пластической хирургии. И как минимум один проведет остатки дней на привязи где-нибудь на краю света, постепенно разлагаясь и содействуя развитию судебной медицины.

В конечном счете все сводится к одному: нас уничтожат.

— Что ж, — нарушает тишину Карл, голос его приглушен намордником, — не знаю, как остальные, а я считаю, оно того стоило.

Том согласно мычит. Хелен и Наоми кивают. Хоть на душе и не радостно, есть определенное чувство удовлетворения, исполненного долга.

Среди оставшихся четверых друзей я вспоминаю сон о том, как мы все вместе ехали в лимузине. Только сейчас мы в фургоне для отлова животных.

И нет Джерри и Риты.

А Карл не жарит барбекю.

Зато он готовил на вечеринке, так что все сходится.

Как бы я хотел, чтобы Рита и Джерри были здесь и чувствовали то же самое. Согласен, если бы Риту и Джерри не загубили, все вряд ли сложилось бы именно так… Просто их очень не хватает. Не хватает части нас. И для меня эта часть значит больше, чем для всех остальных.

Закрываю глаза и думаю о Рите.

Вспоминаю ее прикосновения, ее смех, ее неиссякаемый оптимизм.

Вспоминаю, как она брала меня за руку под дождем, как мы гуляли по Соквел-виллидж, как ели при свечах мамины ребрышки.

Вспоминаю обо всем этом и думаю о том, чего я лишился.

Я никогда не верил ни в реинкарнацию, ни в жизнь после смерти, ни в бога, но если хоть что-то в этом роде существует и даст мне шанс снова встретиться с Ритой, я готов совершить прыжок веры. Готов отказаться от предубеждений, оставить все сомнения в существовании Бога, лишь бы только еще раз увидеть Ритино лицо, взять ее за руку и пройти по улице.

Разумеется, если пересчитать всех живых, приконченных мной и поджаренных на гриле за последний месяц, Бог вряд ли включит меня в список кандидатов на исполнение прошений. Скорее, ко мне проявит интерес его оппонент. Если только не выяснится, что у меня нет души, — какой был бы облом.